Неожиданная Россия
Шрифт:
Победивший на столь специфических выборах «староста» при помощи нескольких выбранных помощников управлял всей внутренней жизнью трюма – конвоиры и команда предпочитали лишний раз не спускаться в душные и влажные недра плавучей тюрьмы.
Так же зеки выбирали «десятников» – ответственных за получение бачков с супом или кашей на каждые десять человек.
Кормили зеков плавучих тюрем следующим образом. Основой питания был хлеб или сухари, их выдавали сразу на несколько дней каждому на руки – из расчёта примерно 800 граммов в сутки. Так же на насколько дней выдавалась пайка сахара – 6 «золотников» (примерно 6 чайных ложек) на сутки. С 6 до 7 утра в трюмы выдавали баки с чаем, он вместе с сухарями и сахаром составлял завтрак для обитателей плавучей тюрьмы.
Обед проходил в 11 утра – по трюмам разносили баки с супом, обычно это были щи из квашенной капусты и «солонины». Супом с сухарями обед и ограничивался. Ужин следовал в 5 вечера – тарелка каши, из расчёта 300 грамм гречневой, рисовой или пшённой крупы на человека в сутки.
Вот и всё суточное питание сахалинского «этапа». Поэтому, как вспоминал корабельный доктор Александр Щербак, не раз сопровождавший плавучие тюрьмы на Сахалин, зеки-христиане частенько обманом забирали еду у сокамерников-мусульман, стращая тех, что суп и каша сделаны на свином сале. Впрочем, такая «хитрость», по воспоминаниям доктора Щербака, удавалась только в начале плавания – через пару недель опасность сала не волновала даже самых правоверных…
Для предотвращения цинги зекам в трюмы периодически выдавали лук, чеснок и квашенную капусту. Когда запасы этих русских продуктов кончались, в тропических портах против цинги и укачивания закупали лимоны.
Кроме того, на Цейлоне и в Сингапуре для кормёжки зеков покупали самые дешевые фрукты – бананы, и российские каторжники XIX столетия, первый и последний раз в своей жизни ели такую экзотику… По воспоминаниям, бананы большинству быстро надоедали и их яростно выменивали на остатки ржаных сухарей.
В условиях тропической жары и духоты отдельной проблемой было снабжение сотен зеков питьевой водой. Её делали выпариванием соли из морской воды, бочка с нею полагалась на каждый отдельный трюм. Революционер Госткевич так вспоминал трюмное питьё: «В Индийском океане качка была настолько сильна, что волны достигали верха палубы, а потому все трюмы были наглухо закрыты. В то же время стояла нестерпимая жара, томила жажда. Однако, воды для питья почти не было. Правда стояла бочка с пресной водой, но она была наглухо закрыта, и лишь вверху был приделан металлический сосок, так что желавший пить должен был подойти к бочке и, нагнувшись к соску, втягивать в себя влагу. Попробовал и я напиться, но там оказалась такая отвратительная теплая жижица, что даже теперь, спустя почти 40 лет, становится противно и омерзительно при воспоминании».
«В каторге не так трудно, как на пароходе…»
Через 13 лет сахалинских «этапов», когда на каторжный остров уже перевезли многие тысячи человек, царское правительство наконец озаботилось постройкой парохода, изначально сконструированного под тюрьму, а не переделанного из обычного торгового корабля. В 1892 году в Англии за 74 тысячи фунтов стерлингов заказали специальное тюремное судно, получившее имя «Ярославль».
Этот корабль был рассчитан на перевозку 800 зеков, 68 человек конвоя и 110 человек команды. В трюмах «Ярославля» помещалось семь окружённых решетками отсеков, каждый на сотню с лишним заключенных.
Надо признать, что пароход проектировался не без гуманизма – в нем сделали больше труб вентиляции, чтобы хоть как-то снизить температуру раскалённых трюмов в тропиках, и специальные туалеты для зеков, с автоматическим смывом забортной водой. Но и этот «гуманный» пароход был снабжён патрубками для подачи раскалённого пара в трюмы с каторжниками в случае их массового бунта.
Высота потолка в трюмах для каторжников составляла 2,5 м. Как и на прежних плавучих тюрьмах зеки размещались на деревянных двухъярусных нарах. Каждому человеку полагались нары длиной 180 см и шириной 60 см. Днём нары могли опускаться, чтобы дать хоть какое-то пространство для передвижения.
Решетки, полностью окружавшие все семь отсеков в трюмах, располагались в метре от бортов парохода. Это не только надёжно отделяло зеков от открытых в тропиках иллюминаторов, но и способствовало большему притоку воздуха в трюм. Ведь ранее, на прежних плавучих тюрьмах более комфортные места у иллюминаторов зеки занимали силой, либо даже покупали за деньги. Поэтому в условиях тропической жары и трюмной духоты иллюминаторы было доступны немногим счастливчикам. Новая плавучая тюрьма под именем «Ярославль» была лишена этого недостатка – теперь внутренние решетки уравнивали всех.
Но даже новый пароход с улучшенной вентиляцией не спасал каторжников в трюмах от тропической жары, когда судно шло через Суэцкий канал и по водам Индийского океана. Доктора тюремного ведомства оставили записки с ежедневными замерами температуры и влажности воздуха в трюмах с каторжниками – в зависимости от погоды температура обычно колебалась между 30o и 40o, усугубляясь стабильно высокой влажностью, от 85 %.
Арестанты на палубе
Страшная жара и духота – основной мотив всех дошедших до нас воспоминаний о плавучем «этапе» на Сахалин. Бывший студент петербургской Военно-медицинской академии Борис Еллинский, получивший за революционную деятельность 20 лет каторги, плыл на Сахалин в 1894 году и так позднее описал быт раскалённого трюма: «Люди пораздевались донага. Пот лил со всех ручьями, как в бане. Грудь сжимало и в глазах мутило. Казалось, что голова сейчас лопнет от боли. У многих все тело покрылось нарывами, из которых сочился гной. Это – так называемая тропическая сыпь. Появились смертные случаи от тепловых ударов… Как только с кем-либо случался обморок, кричали часовому; он давал свисток; являлись два санитара и уносили беднягу на палубу. Большинство не возвращались уже оттуда. После я узнал, что почти все они умерли и их спустили в море зашитыми в холст с тяжелым колосником в ногах… Дней двадцать подряд продолжалась эта пытка вперемежку с жестокими штормами».
Народоволец Иван Манучаров, отсидевший 10 лет в Шлиссельбургской крепости, плыл на сахалинскую каторгу в 1896 году, обстановку в трюме он описал так: «Была страшная жара и мы ходили почти голые… Тела наши покрылись сыпью, нарывавшимися мелкими прыщами. После Константинополя мы не получали хлеба, а исключительно только черные сухари… Изнурение от жары и существования впроголодь было велико».
В условиях жары, влажности, скученности и трюмной антисанитарии кожные заболевания становились бичом морского этапа на Сахалин. Отец писателя Даниила Хармса, народоволец Иван Ювачёв, получив 15 лет каторги, плыл на Сахалин в 1886 году и затем много лет лечился от кожной сыпи и язв, полученных в тюремном трюме. А ведь ранее он был военным моряком и имел опыт плавания, но о сахалинском морском «этапе» позднее вспоминал такими словами: «В каторге не так трудно, как на пароходе…»
«Верхних рвёт на нижних…»
Среди самоуправления трюмных зеков на пути к Сахалину была еще одна важная «масть» – в каждом отдельном трюме выбиралось несколько «парашников», в их задачу входила регулярная уборка полов. В условиях долгого плавания через океаны и почти постоянной морской качки, это была очень ответственная задача. Ведь большинство зеков оказывались на корабле впервые в жизни и их банально укачивало. Во время штормов и качки сотни человек днями и неделями подряд блевали в тесных трюмах.