Неожиданность
Шрифт:
Через мгновение Смелый, уже с земли, схватил меня за грудки, пригнул лицом к себе и зарычал:
— Ты меня трусом назвал?!
Фу ты, ну ты, лапти гнуты! Я в его годы к таким вещам поспокойнее относился. Просто если обвиняли в трусости, брали на понт, как говорили в мое время, смеялся в глаза и отвечал — проверьте. Желающих обычно не находилось.
Молодой что-то чрезмерно горячится на ровном месте. У русских князей почти у всех были различные прозвища. Мономах, Большое Гнездо, Невский. Часто по личным качествам: Вещий, Мудрый, Великий. Отважных называли Барс,
Да и за что ее могли дать не ведающие страха ушкуйники? Возможно, больше с ироническим подтекстом?
Однако Матвей меня тряс все сильнее. Пора было унимать сокола нашего — а то пришибет второпях, не успею мир спасти.
— Что ты, что ты — и в мыслях не имел. Я уж через месяц с ватагой к Русскому морю ухожу. Мне Забаву защищать надо, слишком ее люблю.
Новая мысль пронзила парня.
— А я Елену выходит меньше люблю?!
— Не мне судить. Но вот Иван за Наиной пошел, безумно любит, боится потерять. А ты в лесу, в пещере или еще где рассчитываешь отсидеться, Бог тебе судья.
Матвей меня бросил, отошел, сел, по сути — шлепнулся на обочину. Мало того, что унизили, так еще и доказали, что правы! Такого в его короткой жизнедеятельности еще не было. И любимейшая Леночка под угрозой! А он в чащобах, да в неведомых буераках отсиживаться будет!
Он вскочил. И зазвучал привычный командный голос:
— Я иду с вами. Это не обсуждается. За Ленку кого хошь зубами порву!
Вот это по-нашему, по-походному! Приятно слышать такие речи от бойца, который пойдет с тобой черте куда, и будет сражаться невесть с кем.
Остаток пути обсуждали, как и куда идем, что из оружия и съестных припасов возьмем с собой, чтобы не быть излишне отягощенными, будем ли брать в дорогу коней, какую шашку купим кирпичнику и много, много всего. Как это пели в моей прошлой жизни: И кое-что еще, и кое-что иное, о чем не говорят, чему не учат в школе…
Новгород Великий встретил перезвоном колоколов. Дело двигалось к вечерней службе. Божественные звуки, по данным 20 века убивающие многие инфекции, вплоть до чумы и сибирской язвы, плыли в воздухе. Не даром звонари никогда не болеют простудами. Во время больших эпидемий звонили без перерывов, и это помогало. Не даром это звучание зовут благовестом! Называют и говорящей иконой, и звучащим солнцем. И отступают и бронхиальная астма, и гипертоническая болезнь, повышается иммунитет. Тусклое бренчанье кирхи или заунывное пение буддийского монаха, русскому человеку это чудо православного храма не заменят.
Подъехали к дому будущего приказчика. Матвей соскочил с коня, рванулся в избу побратима. Небольшая собака гавкнула пару раз и утихла. Ушкуйника она знала с детства, за меня мой запах все объяснил — друг пришел не только к хозяину, а и к ней, дворняге. Она завиляла хвостом, и пока я заводил лошадей во двор, всячески проявляла свое расположение.
Бывшие воины, не торопясь, подошли ко мне. Да и как тут поторопишься: правая нога приволакивается, левая рука согнута в локте и малоподвижна. Зато правая рука жестикулировала за двоих. Речь, слава богу,
Жалко парня было до ужаса — зримая вторая группа инвалидности в двадцать лет. Молодые тащатся на военные и различные боевые книжные истории. Смерти никто не боится! А людей без рук, без ног, слепых и прочее, прочее, хоть один из них рассматривал подолгу? Отводят глаза, скорее бегут мимо — нас это не коснется! Мы победим! В крайнем случае убьют.
И не знают, что на одного убитого приходится пятеро раненных… И-эх! Те, что долго в военных госпиталях лежат и выходят пожизненными инвалидами без всякой надежды на улучшение, изучили этот вопрос и ответ на него в мельчайших подробностях.
И жалеть паренька было нельзя — разнюнится и поковыляет на паперть милостыню просить. Хрен с ними со сверхдоходами, Матвеева побратима в беде не бросим.
Не люблю глазеть на увечных, как и многие другие люди. Ущербные это чувствуют, и начинают от испытываемого неудобства беситься: грубят, стараются оборвать общение. Мне сейчас это ни к чему.
Поздоровавшись, сразу, не отводя взгляда, начал расспрашивать.
— Грамотный?
— Конечно.
— Считаешь хорошо?
— Не жалуюсь.
— Опыт торговли есть?
— Никакого нет.
— Жрать дома нечего?
Ермолай опешил.
— А при чем тут…
— При том, что ты уже принят на работу, сейчас дела идешь принимать. Позови мать!
Спрашивать в этот раз он не решился.
— Мама, мама…
Немолодая женщина на голос ребенка вылетела на крылечко.
— Что Ермошенька? Не обижают?
Эх, мамы, мамы… Всю жизнь за нас боитесь — не обидел ли кто здоровенного деточку, от внешнего вида которого вечером прохожие прячутся, а наряд полиции старается объехать тихим проулком, чтобы ненароком не обозлить.
Я выстроил начальственную рожу. Матвей тут с детства ошивался, сопли утирал, не авторитет. А чужого всегда слушают с большим вниманием.
— Ваш сын с сегодняшнего дня работает в лавке-амбаре, торгует досками, которые пилит его друг — показал рукой. — Сейчас мы отправляемся на рынок, пусть оглядится, что к чему.
Она всплеснула руками.
— О господи! А мне и угостить-то вас нечем!
Да, компаньон был прав: нищета в самом расцвете, близка к апогею. Стащил с Зорьки мешок, еще изрядно набитый провизией.
— Матвей! Помоги в дом оттащить, хозяйка покажет куда. — И опять ей: — Они вернутся, голодные, как собаки. А оба завтра в силе нужны. Здесь еда кое-какая, покормите потом наших ребят.
Мать и пильщик подались с сидором в дом.
Заинтересованная забытыми запахами собака увлеченно скакала рядом. И тебя, помесь Дружка и Жульки, породы новгородская сторожевая, надеюсь хозяева не позабудут. Данилова пилорама одарила нас вволю. Ермолай было начал:
— Спасибо тебе большое! Мы уж три дня одной капустой с огорода питаемся…