Неожиданность
Шрифт:
— Я в Христа не меньше вас верую! В церкви часто свечки Божьей Матери ставлю. Последний раз был — о Софийском соборе речь с батюшкой вел. У меня еще Богом, данный голос недавно появился, вот священнослужитель и переживал, что я не в церковном хоре пою. А он мою голосистость слышал: перед этим сам позволил в церкви молитву спеть.
Про кровь младенцев — это злые выдумки. Говорить жене твоей, что лечили только мысли, а не сердце, и не пять дней, а около часа, не нужно — все равно не поверит и будет горевать.
— Поверь, я лишнего не сболтну!
— В тебе-то я уверен, а вот бабья прислуга ненадежна. Поди полно борцов за правду, как в
— Засеку гадин!
— Нет, тут надо поумнее действовать. Лучше будет просто уволить. А чтобы узнать, кого именно карать, надо найти доносчицу. Такие всегда есть.
— А как ее узнать?
— Сейчас махом сыщем. Давай позовем боярыню.
Он свистнул слугу, тот махом сбегал, и дама тут же объявилась, думая, что что-то понадобилось ведуну. Муж спросил.
— Среди твоего бабья есть желающие докладывать о делах и речах подруг?
— А зачем это тебе?
— Мне не надо. А вот ведуну понадобилось — заботится о твоем здоровье.
Узнав столь вескую причину, боярыня, намаявшаяся от мерзкой болезни, сразу же нашла стукачку.
— Аглая всегда очень рвется все тайны выдать. Пыталась ее от этого отучить, и ругала, и наказывала — все бесполезно.
— Зови эту служанку, поговорить надо.
Хозяйка вышла.
— Кто говорить будет? — спросил боярин.
— Если хочешь, то я могу.
— Давай. А то и не придумаю, что сказать-то.
— Сколько эта Глашка у тебя получает?
— Рубля два-три.
— Еще рубль осилишь?
— А то.
— Боярыню отошли куда-нибудь, пока бабу обрабатываем.
Он кивнул. Прислужницу привели. Боярин пожелал чего-то, жена ушла исполнять. Начали.
— Глаша, говорят ты мастерица рассказывать о подружках: кто что говорит, делает?
Слухи о мгновенном переходе в неприятный статус сидоровой козы уже, видимо, достиг людской. Она заметалась:
— Не помню ничего! И не знаю, о чем они там лясы точат. И больше говорить об этом не буду! Хотите поклянусь на Библии?
— Конечно хочу. Только не в твоих выдумках, а в том, что нужно твоим хозяевам.
Она успокоилась. Риска для спины не было. Я потихоньку к ней пригляделся: ровесница боярыне, возможно выросли вместе, особых болезней нет, слегка худовата. Продолжил:
— Заработать хочешь?
— Кто ж не хочет. А что делать надо? Может отравить кого?
Жадновата и убийца в душе. Трюк с Библией с ней не прокатит.
— Нужно послушать, что бабы болтают о лечении боярыни. А ей будет очень вредно об этом слушать. Вот и нужно их выявить и доложить боярину — только о тех, кто рвется сказать хозяйке. Только ему, ей не надо. Желательно общаться наедине. Доклад каждую неделю. Раз в месяц — рубль.
— Ого-го!
— Будет что-то срочное, сразу беги. Оговаривать никого не надо. Тебе это ничего не даст. Позовут меня, а я ложь вижу! Тебя засекут насмерть. Беги, работай.
Вернулась боярыня, принесла какую-то ерундовину. Потом ушла. Мы остались вдвоем.
— Лихо ты ее.
— Да, неплохо получилось.
— Сколько за все возьмешь?
Ответил.
— Как для всех… — задумчиво протянул боярин. — А подарки возьмешь?
Интересно, а чем он отдариваться будет? Борзыми щенками? Аглаю в постель? Ладно, отказаться никогда будет не поздно.
— Неси!
Боярин, не торопясь, сходил куда-то, принес немаленький ларец, высыпал на стол возле меня содержимое. И засияли,
— Это все один серебряных и золотых дел мастер исполнил, иностранец. Зовут Соломон. Лучше всех наших в стольном граде Киеве делает.
— Иудей?
— Именно так. Ты его знаешь, что ли? Его многие знают. У него изделия дороже, чем у всех, но уж тут на выбор: хочешь любоваться вещью или глянуть на ерундовую поделку. И не в камнях разница, не в металле, а в таланте мастера. И видишь, нет ни черни, ни зерни в отделке — сразу понятно, чужестранец делал.
Я покивал из уважения к хозяину. Не знаю ни того, ни другого, чего ж не согласиться-то? Полюбовались еще, оторваться было трудно. Да, против местных поделок было ощущение чайного клипера на полностью раскрытых парусах против зачуханной баржи, княжеского личного коня против кривоногой деревенской лошадки, первой красавицы против криворожей дурнушки.
— Да, красота…, забирай все!
— Как все? Это же, наверное, боярыни вещи?
— Именно. Мы оба не верили, что у тебя получится. От отчаяния за тобой послали. Она уж хотела отравиться, не житье ей так, как за эти проклятые три года. А я знал — не удержу, не поймаю лебедь свою белую! А она не девочка, чтобы всякую дрянь без ума пить от несчастной любви. Тех лечить — плевое дело! Заливают в этих дурищ воду, их рвет, и все дела. А она нашла в Вороньей слободке бабку вредоносную, та уж сварит, так сварит. За водой и послать не успеют. Вот и сидим вчера вдвоем: ей так жить нож острый, я без нее не могу. Оба плачем! Никогда не плакал, воспитан воином, а тут плачу…, — дело было ясное. Попросил только — мне оставь побольше, в петлю лезть неохота. Тут о тебе вспомнили, как-то на обоих озарение нашло, проблеск силы божьей! В один момент, никогда так не было, никто никого не уговаривал, не убеждал. Она поглядела на меня, а я сразу сказал: сейчас пошлю. А ведь перед этим никаких бесед про тебя и не вели. А тут просто знали и все. Луч божий! А ты из-за этих висюлек и бирюлек ведешься… И мы не хотим, чтобы эти вещицы в церковь ушли. Им потом денег дадим, какую-нибудь дароносицу или оклад драгоценный. Может есть у тебя или будет драгоценнейшая из женщин, без которой жизнь — звук пустой, только ей и дари. Просто мелькающим в твоей жизни, или из уважения кому, не давай. Мастер сюда частицу бога и своей души вложил! Шкатулку тоже он делал. Возьмешь, никуда не денешься! Если денег у тебя маловато, только скажи. Обсыплем золотом и серебром с головы и до ног! Дом поставим, какой хочешь, а то этот бери. Мы люди богатые. А ты нам две наших жизни подарил. Драгоценный подарок! До дома тебя двое дружинников проводят. Не хотим, чтобы хоть что-то в чужие разбойные руки ушло. Поэтому — не спорь!
Я сидел, пораженный силой этой любви. Никогда такой не встречал. Что там Ромео и Джульетта! Те щенки! Ни детей, ни плетей — один ветер в башке у обоих. Сошлись-разошлись, через год уже враги. А здесь…
— Вы давно вместе?
— Уж двадцать пять лет. Детей двое, сыновья. Отдельно живут. У старшего уже жена беременна. Ты заходи к нам иногда. Вдруг я умру, не оставь ее заботой.
Пробежался по нему глазами:
— Проживешь еще немало.
— А она?
Да, тут свое — все ерунда. Главное — это ей помочь, защитить. Линии боярыни я помнил хорошо.