Непереплетённые
Шрифт:
— Вот что я тебе скажу. Ты играй свою мелодию, а я подберу к ней собственную гармонию.
— Идеальное сочетание, — отвечает Кэм и, протянув руку, стягивает заколку с её волос, чтобы они свободно рассыпались по плечам.
— Прекрати! — говорит она. — Знаешь же, я терпеть это не могу!
Но он знает другое: она надевает заколку только для того, чтобы он её снял. Кэм подначивает с улыбкой:
— Расскажи, как сильно ты меня презираешь.
— Больше всего на свете, — откликается девушка, и видно, что она подавляет ответную улыбку.
— Расскажи,
Она бросает на него сердитый взгляд, но это лишь спектакль.
— Я вышла не за тебя, а за твои руки.
— Если тебе нужны лишь они, уверен — где-нибудь в поместье найдётся пила.
Она кладёт гитару на траву.
— Заткнись уже, дурацкое ты лоскутное одеяло!
Хватает его и целует, прикусывая нижнюю губу — несильно, только чтобы он почувствовал боль. Перед каждым поцелуем она награждает его каким-нибудь обидным прозвищем. И Кэм получает всё больше удовольствие и от этого, и от её слегка болезненных поцелуев.
Потом она отпускает его и произносит нечто новенькое:
— Не знаю, чьи губы я целую, но они начинают мне нравиться.
Она толкает его обратно в шезлонг, так резко, что Кэм чуть не падает, и сует ему в руки гитару. — Твоя очередь. Сыграй что-нибудь. — И добавляет мягче: — Это поможет тебе расслабиться. Может, на время отвлечёт от сплётов.
Он берёт нагретый полуденным солнцем инструмент и спрашивает:
— Какую-нибудь мелодию Уила?
Она смотрит на его руки, когда-то принадлежавшие её жениху, и тихо отвечает:
— Нет. Сыграй что-нибудь своё.
И он сплетает для Уны новую мелодию, сотканную из случайных нитей этого сложного дня, — мелодию, которая подпитывает и подчёркивает растущую связь между ними. Но не забывает добавить в неё тревожный отзвук стоящей перед ними задачи.
3 • 00039
Его ведут куда-то по извилистому коридору. Нет, коридор вовсе не извилистый. Он прямой. Просто его мозг так видит. Теперь он это знает. Знает, что стены, кажущиеся кривыми, вовсе не кривые, а диковинно косые окна на самом деле идеально прямоугольные. Чем настойчивее он твердит это своему мозгу, тем сильнее мозг верит, что это правда. Даже мускулы при ходьбе начинают работать более слаженно. Камю Компри был прав. Всё срастётся как надо, если приложить усилия.
Его вводят в комнату. Там его ждёт Камю Компри собственной персоной, а ещё — доктор, который никогда не обращается к 00039 напрямую. Говорит о нём всегда в третьем лице, полностью игнорируя его присутствие. Вот и сейчас он не поднимает головы — пялится в свой планшет и делает заметки.
Камю с тёплой улыбкой встаёт навстречу вошедшему и протягивает руку. 00039 тянет к нему свою, но вдруг соображает, что рука не та.
— Красная метка. Мимо. Опечатка, — говорит он.
Камю улыбается и ждёт, пока он поменяет руку. Вот теперь правильно. Они обмениваются рукопожатием.
— Слово, которое ты нащупываешь — «ошибка», — благожелательно подсказывает Камю.
— Ошибка, — повторяет сплёт, овладевая новым словом и гордясь этим новым знанием. Хорошее слово. Вкусное. Он его запомнит.
— И ты ещё сделаешь их очень-очень много, — замечает Камю. — Ничего страшного.
00039 кивает и показывает на собственную голову:
— Мозаика. Рубик. Верти, верти, верти.
— Ха! — усмехается Камю Компри. — Мне ли не знать! Быть сплётом — всё равно что пытаться сложить четырёхмерный пазл.
Он садится и приглашает сесть и собеседника. Доктор продолжает что-то выстукивать на планшете, время от времени поднимая голову. Явно доволен, что его не заставляют принимать участие в разговоре.
Всё ещё не зная, зачем его вызвали, сплёт говорит то единственное, что в состоянии сформулировать:
— Загадочник? Разгадай?
Камю несколько мгновений пытается расшифровать услышанное и наконец соображает:
— А! У него на груди знак вопроса, верно? [15] Ты спрашиваешь меня «почему». Почему ты здесь.
15
Загадочник, носящий на галстуке знак вопроса — персонаж из комиксов о Бэтмене.
00039 кивает, но тут же обнаруживает, что не кивнул, а наоборот — покачал головой. И всё же Камю понимает, что его собеседник имеет в виду.
— Тебя привели сюда, чтобы мы могли лучше узнать друг друга. И чтобы я помог тебе с твоими проблемами.
00039 делает глубокий судорожный вдох. Да, проблем у него непочатый край. И дело даже не в том, с чего начать, а как о них рассказать. Первым делом Враги. Враги не дают ему покоя с того самого мгновения, как он обнаружил их существование. Он поднимает ладони, чтобы Камю и доктор сами увидели Врагов.
— Левая-правая, — говорит он, переводя взгляд с одной ладони на другую и обратно. — Эта, — он поднимает левую, с кожей цвета сиены, — ненавидит эту. — Он показывает другую руку, насыщенного цвета умбры.
Доктор вопросительно смотрит на Кэма, и тот понимающе кивает.
— Так вот оно что, — молвит Кэм. — У тебя одна рука цвета умбры, а какой-то кусочек твоего мозга расист. Что ж, ему остаётся только одно — научиться с этим жить.
00039 кивает, не совсем уверенный, что это возможно. Но он хочет довериться надежде, которую даёт ему Кэм, даже если это ловушка.
— Думай об этом так, — продолжает тот. — На подводной лодке заперты сто человек. Все они из разных мест, у них разный культурный багаж. Одни — достойные люди, другие — наоборот, но всем приходится работать вместе, иначе субмарина затонет. Ты и есть эта субмарина. Члены твоей команды научатся работать вместе, даже доверять друг другу. Потому что иначе никак.
00039 кивает. Единственная субмарина, приходящая ему в голову — это жёлтая, но он знает, что это несущественно. Камю говорит о сути, а не о форме.