Неплохо для покойника!
Шрифт:
— Эти пятна могли там появиться неделю назад, — предположила я, хотя еще вчера отметила аккуратность своего телохранителя. — А вы хотите сказать, что это…
— Я ничего не хочу сказать, — мягко оборвал меня Владислав Дмитриевич на полуслове и повел глазами в сторону насторожившейся Лизки. — Просто того, что там могло быть, сейчас нет на месте…
Мы еще поговорили с полчаса, затем он задал несколько вопросов моей соседке, взяв с нее обещание явиться в отделение по первому зову, и мы были отпущены с миром.
Всю
— Зря ты, Ань, не хочешь с Сергеем Ивановичем встретиться. Он неплохой мужик. Мог бы помочь…
— Оставь, прошу тебя, — с болезненной гримасой на лице отвернулась я от нее. — Никто не может мне помочь, кроме меня самой. Да и помогать незачем. У меня все в порядке, дом, работа… Сейчас я в отпуске и отдыхаю…
— Да уж! — фыркнула она, взявшись за дверную ручку. — Только странно все это…
— Что?! — непонимающе уставилась я на нее.
— Да так… — неопределенно пожала она плечами. — Вокруг тебя какие-то странные вещи происходят…
— Это ты о чем? — Я нахмурилась и принялась сверлить Лизку проницательным взглядом.
— Да так… И не я это вовсе, а все так говорят…
— А ну-ка пошли!
Я вновь схватила ее за рукав и потащила к себе домой. На пороге квартиры она нерешительно остановилась, пытаясь освободить ноги от пыльных кроссовок, но я подтолкнула ее в спину со словами:
— Шуруй на кухню не разуваясь!..
Лизка прошла, плюхнулась на табуретку у окна и положила руки на край стола. Весь вид ее при этом выражал полнейшее смирение и согласие с миром, но меня-то обмануть она не могла.
Оставив Лизку в одиночестве продолжать разыгрывать святую добродетель, я прошла в гостиную и взялась за телефонную трубку. Но все мои попытки дозвониться до Семена Алексеевича не увенчались успехом, поэтому, оставив в покое телефон, я вернулась на кухню — Пить будешь? — строго спросила я, доставая из буфета бутылку водки. — Предупреждаю — закуски особенной нет.
Несколько мгновений она оторопело моргала глазами, не в силах поверить в услышанное и переводя взгляд с меня на стол. Но выставленная перед ней бутылка и пара рюмок красноречиво свидетельствовали о том, что галлюцинациями она не страдает.
— Давай выпьем… — осторожно начала она и с подозрением прищурилась. — Ас чего это?
То вдруг здороваешься сквозь зубы, а то вдруг пить со мной собралась?..
— Тошно мне, Лизка! — сквозь зубы выдавила я. — Ох, как тошно!
— Еще бы! — подхватила она и, с минуту понаблюдав за тем, как я дрожащими руками пытаюсь нарезать колбасу, отобрала у меня нож со словами:
— Дай сюда, что ли? Так все пальцы можно изрезать вместо колбасы. Я сейчас быстро все организую. Мне не привыкать…
— А, ну да, конечно, — пробормотала я, устало опустившись
— Ну и что? — совершенно искренне изумилась она. — Кто-то ведь должен этим заниматься! Ты вон тоже: красавица, каких поискать, умница и образование, а в таком дерьме копаешься…
— Ну это ты, скажем, загнула! — попыталась я возмутиться, оскорбившись за свою профессию.
— А что?! — Она на мгновение оторвалась от своего занятия и, уперев руки в бока, внимательно на меня посмотрела. — Я-то хоть людям какую-никакую, но приятность преподношу, а ты?!
— А что я? Я пытаюсь восстановить справедливость. Чтобы виновные были наказаны, а невиновные…
— Вот, вот! — оборвала она меня на полуслове и нацелилась указательным пальцем мне в грудь. — А где гарантия, что ты, а до тебя этот долбаный следователь не ошибаетесь?!
Кто даст гарантии, что осужденного просто-напросто не подставили?
— Такое случается, но редко.
— Но случается! А ведь за этим поломанные судьбы, чьи-то оборванные жизни… — В этом месте она неожиданно замолчала, и я, к удивлению своему, обнаружила, что Лизка плачет. — Ты вон осуждаешь меня, что мужа бросила, что работаю не по специальности. А что ты обо мне знаешь-то?!
— Да, собственно, почти ничего…
— Вот, вот! А осудить любой сумеет! А мне ведь всю жизнь такая же вот, вроде тебя, поломала!
— Сядь ты, Лизка! — дернула я ее за руку, усаживая к столу. — Давай выпьем, а потом поговорим.
Я открутила пробку и наполнила рюмки прозрачной жидкостью.
— За что пить-то будем? — хлюпнула Лизка, поднимая свою рюмку.
— А ни за что. Просто так пей!
Мы опрокинули рюмки и одновременно потянулись к тарелке с колбасой, к которой она успела настрогать помидоров с огурцами и редиской и открыть банку шпротов.
Я сосредоточенно жевала кусочек колбасы, попутно размышляя над словами своей соседки. Прожив с ней на одной лестничной клетке все последнее время, я не могла даже и предположить, что у нее в жизни произошла какая-то трагедия. Лизка всегда являлась для меня олицетворением бесшабашности и легкомыслия.
Правда, частенько раздражал ее оглушительный хохот под окнами часу, скажем, во втором ночи, когда она возвращалась из ресторана в сопровождении очередного кавалера. Но, не отягощая себя заботами о покое окружающих, Лизка могла к тому же еще и запеть что-нибудь из репертуара Пугачевой.
— О чем думаешь? — оборвала она мои размышления и опять налила водки. — Думаешь, пустая я, ветреная? А зря так мыслишь…
— Так что там у тебя? — перебила я ее и опрокинула стопку. — Что за трагедия, я не поняла?