Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир
Шрифт:
Услышав последние слова Каретника, Донцов вздрогнул, непроизвольно поднес ладонь к глазу, который уже совершенно заплыл, и быстро-быстро закивал головой, подтверждая, что да, он, действительно, готов к откровенному разговору.
Из последующего за этим допроса Османов выяснил, что пан Донцов под чужим именем перешел бывшую линию фронта на юго-западе почти сразу же после того, как Австро-Венгрия после заключения Рижского мира под давлением Германии прекратила боевые действия. Вскоре начались переговоры между австрийской и советской делегациями о заключении мирного договора. По одной из договоренностей Австро-Венгрия
Оставаться во Львове Донцову уже не имело смысла. Доброжелатели из местной контрразведки сообщили ему, что его личностью уже заинтересовались в Вене, дабы интернировать творца теории «интегрального национализма» как нежелательного иностранца. Ему ничего не оставалось, как убраться со Львова подобру-поздорову. Он оправился в Киев, чтобы там вместе со своими единомышленниками продолжить борьбу против России, которая, словно взбесившийся паровоз, рвалась, по его словам, к мировому господству.
Но едва Донцов успел добраться до Житомира, как в Киеве и Виннице отряды Красной гвардии разоружили части, подчинявшиеся Центральной Раде. Петлюра и Винниченко угодили за решетку, а Скоропадский отдал приказ подчиненным ему воинским частям разоружиться.
Казалось, рухнуло дело всей его жизни. Старые хозяева готовы были отдать его на растерзание москалям. Но Донцов, после нескольких дней, проведенных в прострации и упадке духа, подсуетился и нашел новых хозяев. Знакомый еще по работе в «Союзе по освобождению Украины» националист направил его во французскую военную миссию, курирующую формирование Чехословацкого корпуса. Французы подобрали и обогрели Донцова, дали ему денег и, пообещав в дальнейшем постоянную материальную поддержку, посоветовали ему отправиться на юг, в родные места, где начать подготовку к восстанию против советской власти под лозунгами «Прочь от Москвы!» и «Украина понад усе!».
Прибыв в Мелитополь, Донцов начал собирать банду недоумков, которые были готовы убивать и грабить под любыми лозунгами, лишь бы не нести за это никакой ответственности. Но тут прибыл со своей командой майор Османов и прикрыл эту лавочку на корню.
– В общем, мне все ясно, товарищи, – сказал Османов, когда Донцов, как Шахерезада, прекратил дозволенные речи. – Не с австрийцами и с немцами, так с французами и британцами. С кем угодно, лишь бы против москалей. Болезнь неизлечимая. Следовательно…
– Нестор Иванович, – Османов обратился к подошедшему к нему Махно, – как у вас в селе поступают с лошадью, заболевшей сапом?
– Пристреливают ее, Мехмед Ибрагимович, чтобы она не заражала других лошадей, – ответил Махно. – Сап ведь такая зараза, что его ничем не вылечишь.
– А скажи мне, – спросил Османов, – можно ли болезнь, которой болен пан Донцов, сравнить с сапом?
– Можно, – зловеще ухмыльнулся Махно. – Это же где такое видано – призывать убивать таких же, как и они, людей лишь за то, что они не украинцы. Я все понял, товарищ Османов. – И Махно расстегнул кобуру своего нагана.
Побледневший как полотно Донцов зашатался и медленно стал сползать по стенке на землю.
– Да, Мехмед Ибрагимович, – сказал Махно, – мы тут разузнали – откуда у тех байстрюков часы, деньги и сережки с крестиками. Люди сказали, что это все принадлежало семейству одного городского чиновника. Три дня назад он с женой и дочерью отправился на бричке в Новобогдановку. Там у него старая мать живет. Старушка приболела и попросила сына приехать к ней, навестить. Уехали они туда, но так до места и не доехали. А вчера нашли люди бричку без лошадей и три трупа. Викентия Сергеевича застрелили, а его жену и дочку сначала снасильничали, а потом зарезали. Похоже, что это дело рук вот этих впоганцев. – И Махно с ненавистью посмотрел на притихших бандитов.
Под его взглядом они обмякли, а потом, не сговариваясь, дружно бухнулись на колени.
– Люди добрые, помилосердствуйте! По глупости мы это сделали, спьяну! – завопили они. – Нам вот этот сказал, – душегубы стали тыкать пальцами в сторону Донцова, – дескать, убьете москаля – сделаете доброе дело! Он во всем виноват, подлюка!
– В общем, Нестор Иванович, – сказал Османов, – вот тебе эти убийцы и насильники, делай с ними все, что хочешь.
Махно со своими хлопцами поставил всех четверых бандитов у стены одного из амбаров на городской площади, потом выступил перед собравшейся толпой, рассказав им о том, что они выполняют декрет председателя Совета народных комиссаров товарища Сталина, в котором говорится, что задержанные с поличным грабители, насильники и убийцы подлежат расстрелу на месте. Эти слова толпа мелитопольцев встретила одобрительным гулом. Потом сухо треснул залп из винтовок и четыре фигуры изломанными куклами упали у стены.
Наступила тишина. Был слышен только грай вспугнутых выстрелами ворон, мечущихся над кронами деревьев, да тихое позвякивание сбруи на переминавшихся с ноги на ногу лошадях.
– Мехмед Ибрагимович, – тихо спросил до этого все время молчавший адмирал Пилкин – единственный, кто проводил грешные души бандитов крестным знамением, – скажите, а может, все как-то по-иному можно было сделать?
– Владимир Константинович, – так же тихо ответил Османов, – в том-то и дело, что нельзя. Их уже нельзя было исправить. Знаете, в джунглях Индии тигр, попробовавший человечины, на всю жизнь становится людоедом. Этих бандитов и насильников тоже может исправить лишь могила. А господин Донцов, если и сам лично и не убивал, но своим подстрекательством к убийству не меньше виноват, чем его подручные. Пусть он даже и прикрывал их мерзкие поступки разными красивыми словами.
– Правильно говорите, товарищ Османов, – сказал Махно, подходя к майору и адмиралу, – не успели мы одних господ скинуть, так сразу новые нам на шею лезут, да еще тянут за собой своих господ, то есть то австрийцев, то французов. Тьфу!
– Закончим на этом, товарищи, – сказал Османов, оглядывая окружающих его людей, – пора, наконец, установить в Мелитополе народную власть – советскую. Где товарищ Пахомов?
– Здесь я, – ответил предводитель местных эсдеков, только что объявивший себя большевиком.
– Значит, так, – сказал Османов, – советская власть – это порядок в городе и соблюдение всех прав трудящихся. И это совсем не то, о чем думают некоторые. Никакого самоуправства, конфискаций, экспроприаций и расстрелов кого-либо по классовому признаку. Если будут замечены хоть какие-то из перечисленных мной явлений, то это будет считаться бандитизмом со всеми вытекающими из этого последствиями, – майор Османов кивнул головой в сторону стены, где лежали тела расстрелянных. – Понятно, товарищ Пахомов?