Непобедимый эллин
Шрифт:
– Вы, главное, ничему не удивляйтесь, он раньше ветеринаром был у царя Микен.
– Ну, так в чем ваша проблема? – Тиресий внимательно осматривал Геракла. – Лапку он уже поднимает?
– Поднимаю, – злобно огрызнулся сын Зевса.
– Хороший песик, – повторил старикан и потрепал Геракла по холке.
Тут герою надоело это изощренное издевательство, и он, очень натурально зарычав, слегка тяпнул Тиресия за дряблую руку.
– Ой-ей-ей! – вскричал прорицатель, падая навзничь. – О, Зевс, он меня укусил!
– Геракл! – гневно воскликнула Алкмена. – Фу… то есть прекрати немедленно!
– Да ладно, – усмехнулся герой и с поэтической тоской во взгляде стал смотреть в распахнутое окно.
– Ой-ей-ей… – продолжал причитать Тиресий. – Он, наверное, бешеный. Теперь я пропал, а ведь на следующей неделе только собрался в восемнадцатый раз жениться. Жаль, невеста расстроится, ведь ей всего-навсего тринадцать.
Амфитрион взялся за голову, а Зевс на Олимпе гневно топнул ногой, и старичка тут же как подменили.
Прорицатель без посторонней помощи поднялся с пола, решительно отряхнул одежду и твердо объявил:
– Великие подвиги ждут сына Зевса! – Любующийся облаками Геракл скептически приподнял правую бровь.
– Всего он их совершит ровно двенадцать, – продолжал Тиресий. – На всю Аттику прославит он свое великое имя и вскоре после этого достигнет божественного бессмертия!
Тут старик несколько поник и, опираясь на твердое плечо верного проводника, прошествовал к выходу из детской. Но на пороге вдруг задержался, обернулся и вкрадчиво добавил:
– Давайте ему козье молоко в небольшой мисочке два раза в день.
И, преисполненный безумного достоинства, Тиресий покинул полуразрушенный дворец фиванского правителя.
– М-да, весьма недурственно, – изрек Геракл, имея в виду не то пейзаж за окном, не то пророчество сумасшедшего старика.
Узнав, какая грандиозная слава ожидает приемного сына, Амфитрион решил дать дитятке самое лучшее воспитание, достойное истинного героя. Понятно, что если бы Алкмена изменила старому вояке с кем-то из смертных, то полководец порешил бы благоверную в тот же день и особых угрызений совести по этому поводу не испытывал бы. Но любовница самого Зевса!
Это, знаете ли, великая честь!
Громовержец на Олимпе только одобрительно крякнул, с видом заправского знатока (маленькими глоточками) пробуя новый сорт выведенной Дионисом амброзии.
Говорить Геракл, судя по всему, уже умел, причем, как выяснилось, довольно бойко. В ругани герой тоже немало преуспел. По крайней мере то, что слетало с его уст, когда он рушил фиванский дворец, заставило покраснеть не только его родителей.
С женщинами у сына Зевса также всё было в порядке. Во всяком случае, многие видели выбежавшую из его покоев растрепанную чернявую красотку с припухшими губами.
Но вот в остальном… В остальном Геракла требовалось немного подучить. Не только о бицепсах пасынка решил позаботиться Амфитрион, но и о его сером веществе, в простонародье именуемом мозгами.
Сына Зевса быстро обучили читать, писать и танцевать. Но вот с пением и игрой на кифаре получилась серьезная загвоздка.
Учить музыке Геракла взялся не кто-нибудь, а брат великого Орфея Лин.
Лин был упорным педагогом, но и суровым, что сыграло в его жизни роковую роль.
В тот злосчастный день Лин занимался с сыном Зевса на природе неподалеку от руин царского дворца.
Недовольный Геракл стоял у высокого пюпитра и до рези в глазах вглядывался в восковую дощечку с нотами и текстом знаменитой лирической народной песни. В правой, заведенной за спину руке герой держал каменный метательный диск, которым он незаметно для учителя ловко поигрывал.
– Итак, всё сначала! – строго приказал музыкант и звонко ударил по струнам кифары.
Геракл сделал одухотворенное лицо (так, как учил его Лин) и гулким басом утробно взвыл:
– О птичка, птичечка…
– Нет-нет-нет! – Брат Орфея как ужаленный вскочил с небольшого круглого камня. – Сколько раз можно тебя учить?! Ведь есть элементарные понятия о мелодии. Я понимаю, что у тебя отродясь не было слуха. Но это не оправдание, в конце концов. Мало ли, у меня, может быть, тоже слуха нет, но это не значит, что я не могу стать самым великим певцом и музыкантом Греции!
Геракл согласно кивнул, перебрасывая за спиной диск в левую руку.
– Итак, всё с самого начала! – Лин воинственно встряхнул кифару. – Начали…
Сын Зевса подобрался:
– О птичка, птичечка-а-а-а… на нежном лепестке-е-е-е… сидишь ты словно…
– Нет-нет-нет! – дико заголосил учитель и, как припадочный, забегал по зеленой поляне.
Геракл с любопытством наблюдал за рвущим на себе длинные волосы педагогом.
Прекратив скакать вокруг пюпитра, Лин внезапно замер и зловеще уставился на Геракла.
Почувствовав неладное, сын Зевса хмуро набычился.
– А ну покажи, что у тебя там в руке за спиной? – мрачно потребовал учитель.
– Не-а, – упрямо мотнул головой герой.
– Немедленно покажи, я требую! – Голос музыканта возвысился до немелодичного визга.
Геракл горестно вздохнул и протянул учителю спортивный каменный диск.
– О, горе на мою голову! – трагически всплеснул руками Лин. – Снова и снова искусство приносится в жертву грубой силе, приносится в жертву спорту!
Сын Зевса слушал учителя и, радостно кивая, добродушно улыбался.
Это стало последней каплей.
В состоянии минутного умопомрачения педагог выхватил из рук героя каменный диск и хряснул этим самым каменным диском ученика по голове.
Диск тут же раскололся, осыпавшись к ногам мелкой серой крошкой.
Сын владыки Олимпа осторожно потрогал маленькую ссадину на лбу, задумчиво пожевал губами и тут, наконец, рассвирепел.
Брат Орфея и сам ужаснулся своему сугубо антипедагогическому поступку, но каяться было поздно.