Непобежденные
Шрифт:
Ни законных властей, ни самозваных. Город обмер. Немцы задерживались.
Партизаны накануне ночь провели на своей базе, возле бывшего детского дома: городу защита от бандитов. Но бандиты тоже попрятались.
– Наша боевая мощь – карикатура для журнала «Крокодил». – Золотухин доверял Суровцеву, не донесет. Так ведь и впрямь карикатура: на сорок бойцов тридцать английских винтовок, а винтовкам этим без малого сто лет.
– Где оружие, какое собрали у населения, в первую очередь винтовки лесников? – удивлялся Суровцев.
– У лесников были ружья РА. Наполеоновские…
Золотухин рассердился вдруг:
– Солдатам тоже соображать надо. Сколько патронов к винтовкам?
– Роздано три десятка. В ящиках тысяча.
– «И десять гранат не пустяк», как в песне о матросе Железнякове.
Суровцев глянул на командира:
– У тебя и у меня по гранате. Всего двенадцать… Василий Иванович, что еще надо сделать, пока в городе мы хозяева?
– С ребят бери пример. Сидят, как малые дети. И правы. Скорее война кончится.
– Каково людям, которых оставляем…
Люди оставленные готовили ужин, ужинали. Укладывали спать детей. Собирались в одной комнате, а говорить было не о чем.
Алеша у керосиновой лампы читал вслух Тютчева:
Над этой темною толпой Непробужденного народа Взойдешь ли ты когда, Свобода, Блеснет ли луч твой золотой?..Читал и читал:
Как хорошо ты, о море ночное, — Здесь лучезарно, там сизо-темно… В лунном сиянии, словно живое, Ходит, и дышит, и блещет оно…И представил себе: луна над Людиновом, а на площади немцы, лунные отблески на касках.
– Бабушка!
– Что томишься?
– Бабушка! Придет весна – она все равно придет! – соловьи будут петь… Но кому? Нам или немцам?
– Богу молись! Что Бог даст, тому и быть! Видишь, какой вечер тихий. Надо уметь всякой доброй малости радоваться.
Алеша и впрямь излихостился. Все очень странно. Научили мины ставить и ни одной не дали. Поручили собрать группу, а сами исчезли.
Читал, чтоб не думать: «Сияет солнце, воды блещут. На всем улыбка, жизнь во всем…»
В доме Зарецких этой ночью молились.
– Я завтра буду служить! – сказал батюшка. – Советской власти нет. Сажать меня некому. И ведь – праздник. Отдание праздника Воздвижения Животворящего Креста Господня.
Утром пришел в церковь. Отца Николая нет. Спрятался. А бабушки дома не усидели. Увидев своего протоиерея, заплакали.
Молились радостно. Уже к кресту подходили, когда храм поднялся вдруг, будто земля вспухла и на место встала. Огоньки свечей затрепетали, заметались.
– Отец!
– Всё уже позади, – спокойно сказал отец Викторин. – Что-то взорвали.
– Неужто завод?! – охнули бабушки.
– Последнее «прости» товарища Сталина любимому народу! – выкрикнули зло.
Люди повернулись, поглядели. Никитин! Главный сторож лесов. Тотчас вспомнили: он же – партиец. Парторг лесхоза.
Все вышли на улицу. Небо синее, шелковое. Четвертое октября.
От мальчишек узнали: взорвана плотина верхнего озера. Вода в Ломпади и в Болве, стало быть, из берегов вышла: помеха для немецких войск.
Ухнуло еще несколько взрывов.
– Мосты рвут, – догадались прихожане. – На Неполоти, должно быть! А это на Болве.
Бабушки ликовались с батюшкой, как на Пасху. Господи, что ждет через день, через час?..
Через час западную часть Людинова заняли передовые подразделения 339-й пехотной дивизии генерал-майора Ренике. Людиново стало еще одним призом генералов Третьего рейха.
Немцы
Невыносимо ждать. И ведь кого? Врага. Придут немцы – жизнь тотчас перестанет быть твоей жизнью, русской жизнью. Сталин тебя бросил, и ты теперь частица Германии, Гитлера.
Алеша натянул отцовский свитер и, чтоб не мучиться страшным ожиданием, пошел в сарай, дрова колоть. Чурбаки остались самые неподатливые.
Алеша всаживал в древесину колун, из тонких поленьев выстругивал клинья, но клинья тоже тонули в волокнах свиливатого вяза.
Чурбак не поддавался. Алеша ходил над ним, искал, где ударить. Неужто не получится? Отдохнул, поплевал на руки, рукавицы надел. Размахнулся, ахнул. Чурбак затрещал, заскрипел… Алеша, торопясь, замахнулся еще раз, ударил, и чудовище развалилось надвое.
Алеша выпустил из рук колун, скинул рукавицу, рукавицей вытер пот со лба.
– Зер гут! Зер гут! [4]
На мостках, ведущих в избу, стоял… немец. Широкое лицо, во все лицо улыбка. Автомат на ремне, за спиной.
– Ауф видер… [5] – начал было Алеша и понял – не то. – Гутен таг! [6]
– Гутен таг! – согласился немец, спустился по ступеням. Поднял половину чурбака. Взял колун, оглянулся. Снял с плеча автомат, прислонил к стене. Собрался, ударил. Колун зазвенел, вылетел из рук, будто его выронили.
4
Sehr gut! (нем.) – Очень хорошо!
5
Auf Wiedersehn (нем.) – до свидания.
6
Guten Tag! (нем.) – Добрый день!