Непобежденный еретик

Одна из отличительных особенностей марксистского подхода к событиям прошлого — это, как отмечал В. И. Ленин, «высокая оценка революционных периодов в развитии человечества» [1] . К ним принадлежит и эпоха Возрождения-Реформации, положившая начало идеологической борьбе против феодализма и целому циклу ранних буржуазных революций.

Будучи исключительно важной для марксистской теории исторического процесса, эта эпоха, однако, еще недостаточно осмыслена в наших исследованиях. Начнем хотя бы с того, что сами термины «возрождение» («ренессанс») и «реформация» не вполне точно выражают содержание обозначаемых ими исторических процессов. Сущность Ренессанса не сводится к возрождению античной культуры: понятия и образы греческой древности были лишь формой, в которой выражало себя совершенно новое понимание человека, соответствовавшее

нарождавшемуся (тогда еще полнокровному, прогрессивному) буржуазному индивидуализму. Сущность реформации также не исчерпывается тем, что непосредственно подразумевается самим словом, то есть реформой, переустройством тогдашней церкви. Реформация как массовое народное движение подорвала духовную диктатуру папства, нанесла внушительный удар по церковному феодализму и активизировала повсеместное недовольство мирским феодальным господством. Она проложила путь новым этическим, юридическим и практико-экономическим воззрениям, которые соответствовали формирующимся капиталистическим отношениям.

Возрождение и Реформация различны по своему культурному облику: их деятели подчас относятся друг к другу с непримиримой враждебностью. И все-таки это лишь различные исторические выражения одного и того же социально-экономического процесса: революционного рождения буржуазного общества. Оба они образуют пролог к великим классовым битвам XVII–XVIII столетий.

Антифеодальный характер Возрождения достаточно полно раскрыт в марксистских исследованиях. Вопрос же о прогрессивном значении Реформации изучен менее обстоятельно и вплоть до последнего времени освещался лишь в литературе, предназначенной для специалистов. Между тем широкое, общеисторическое значение этого вопроса несомненно.

Трудно разобраться в процессах, отличающих позднее средневековье, если с самого начала не принять во внимание, что народная масса в ту пору была массой глубоко (а порой и истово) верующей. Горожанин и крестьянин XVI века мог быть сектантом, мистиком, еретиком, даже богоненавистником, но не мог еще вообще выйти за пределы религиозного мировоззрения. Атеизм до Реформации — явление редкое, чуждое массовому сознанию. Он, конечно, не мог стать идеологией социальных «низов».

Ф. Энгельс заметил, что вплоть до XVII века все то, что должно было захватывать массы (а это значит — любая социально значимая идея), «должно было выступить именно в религиозной форме» [2] . В. И. Ленин видел в этом одну из закономерностей идеологического развития антагонистического общества. «Выступление политического протеста под религиозной оболочкой, — писал он, — есть явление, свойственное всем народам, на известной стадии их развития…» [3] .

В XVI–XVII веках реальные социально-экономические и политические потребности могли быть осознаны массами лишь на языке реформированной религии. Это неадекватное выражение отнюдь не религиозного содержания не только не ослабляло революционного натиска на феодализм, но, напротив, усиливало его, так как посредством религии в движение вовлекались наиболее угнетенные и эксплуатируемые социальные «низы». Начавшись в Германии в 20-х годах XVI века, Реформация, подобно смерчу, прошла по странам Западной Европы и пробудила от средневековой спячки даже самые патриархальные ее районы.

Реформация разрушила единство феодального государства и феодальной церкви. Она противопоставила национальную государственность космополитической организации католицизма. Ненависть к дискредитировавшему себя феодальному церковному режиму способствовала соединению борьбы против феодальной эксплуатации с борьбой против ее главного идеологического освящения, то есть господствующей римско-католической религии.

Провозглашая, что любой христианин способен понять Священное писание не хуже папы и его сановников, Реформация наносила сильнейшие удары по всей системе средневековых авторитетов. Утверждая, что все верующие могут быть священнослужителями, она ставила под вопрос существование привилегированного духовного сословия, то есть одного из эксплуататорских классов феодального общества. Тогдашняя церковь была крупнейшим феодальным собственником. Реформация, следовательно, означала выступление против одной из экономических основ феодализма. Реформационная идеология уже пролагала путь требованиям сословного равенства и буржуазной демократии. Как правильно отмечал прогрессивный американский историк В. Л. Паррингтон, учение реформаторов «о священстве всех верующих было начинено порохом — оно произвело взрыв, проломивший зияющие бреши в казавшихся

незыблемыми крепостных стенах феодализма» [4] .

Возрождение и тесно связанное с ним интеллектуальное движение, получившее название гуманизма, было продуктом высокоразвитой городской культуры. Шедевры гениальных итальянских художников, гуманистическая публицистика и поэзия, произведения выдающихся философов и политических мыслителей Возрождения были доступны лишь немногим образованным людям. Это, конечно, еще не основание для того, чтобы квалифицировать Ренессанс как явление элитарное: его художественные и научные достижения оказали значительное, хотя и косвенное, воздействие на образ мысли позднесредневекового горожанина. Но несомненно, что ренессансная культура в высших ее проявлениях выглядела на фоне общей темноты и невежества чем-то «преждевременным»; она нуждалась в опеке богатых меценатов, а к середине XVI столетия вступила в фазу аристократического перерождения [5] .

Что касается реформационной идеологии, то, подымая на борьбу простолюдина, чувства которого, как подчеркивал Ф. Энгельс, «вскормлены были исключительно религиозной пищей» [6] , она чем дальше, тем больше пропитывалась демократическим духом. Не создав высокой культуры, которая пережила бы свое время и сохранила для потомков значение недосягаемого образца, Реформация работала на прогресс в самой гуще событий, изменяя обыденное сознание людей: их взгляды на труд, семью, профессию, гражданские обязанности.

На первый взгляд представляется, что реформаторская проповедь расширила социальную базу христианства, поскольку широкие массы включились в движение за «истинную» религию. В действительности Реформация упрочивала христианство лишь в той мере, в какой приковывала внимание верующих к нерелигиозным, мирским, прозаическим вопросам. Она способствовала, хотя, разумеется, не непосредственно, процессу освобождения общественного сознания от влияния религии уже потому, что его светское содержание, которое ранее третировалось как низменное и едва ли не греховное, было признано достойным верующего человека.

Реформационное учение объявило войну таким формам набожности, которые в наибольшей степени отвечали известному определению религии как «опиума для народа» (поклонению мощам и реликвиям, почитанию святых, вере в магическую силу церковных обрядов). Реформаторы немало сделали для критики схоластики и астрологии, для борьбы со средневековым мистицизмом. В этом смысле можно сказать, что Реформация оказалась первоначальной формой буржуазного просвещения. Она способствовала развитию в человеке нравственной самостоятельности, правосознания и критичности, то есть таких внутренних установок, носителю которых скоро вообще сделается тесно в рамках теологического мировоззрения. Деятели Реформации помимо своей воли подготовили массы к восприятию зрелой просветительской идеологии, которая сформулирует буржуазные политические требования уже без всякого религиозного облачения и внутри которой великие достижения Ренессанса впервые получат демократическое признание.

Наиболее сложная и противоречивая фаза полуторавекового реформационного процесса — это немецкая реформация (религиозно-политическое движение 20–40-х годов XVI века в самой Германии, а также в Швейцарии и нидерландских провинциях). Реформационная идеология в этот период еще настолько обременена средневековыми воззрениями, настолько враждебна свободному исследованию природы и общества, что многие буржуазно-либеральные историки и по сей день характеризуют ее просто как феодальную реакцию на Возрождение и гуманизм. Такая трактовка возникла еще в начале XIX века; основоположники марксизма решительно выступили против нее. Энгельс, неоднократно подчеркивавший средневековую ограниченность ранних реформационных учений, тем не менее утверждал: «Реформация, — лютеранская и кальвинистская, — это буржуазная революция № 1 с крестьянской войной в качестве критического эпизода» [7] .