Непоэмание
Шрифт:
Мы летали бы над землей – Питер Пэн и Венди.
Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.
Ночь 18-19 ноября 2005 года.
ЛУННАЯ СОНАТА
Я не то чтобы много требую – сыр Дор Блю
Будет ужином; секс – любовью; а больно – съёжься.
Я не ведаю, чем закончится эта ложь вся;
Я не то чтоб уже серьезно тебя люблю –
Но
Я не то чтоб тебе жена, но вот где-то в шесть
Говори со мной под шипение сигаретки.
Чтоб я думала, что не зря к тебе – бунты редки –
Я катаюсь туда-сюда по зеленой ветке,
Словно она большой стриптизерский шест.
Я не то чтобы ставлю все – тут у нас не ралли,
Хотя зрелищности б завидовал даже Гиннесс.
Не встреваю, под нос не тычу свою богинность –
Но хочу, чтоб давали больше, чем забирали;
Чтобы радовали – в конце концов, не пора ли.
Нас так мало еще, так робко – побереги нас.
Я не то чтоб себя жалею, как малолетки,
Пузырем надувая жвачку своей печали.
Но мы стали куда циничнее, чем вначале –
Чем те детки, что насыпали в ладонь таблетки
И тихонько молились: «Только бы откачали».
Я не то чтоб не сплю – да нет, всего где-то ночи с две.
Тысячи четвертого.
Я лунатик – сонаты Людвига.
Да хранит тебя Бог от боли, от зверя лютого,
От недоброго глаза и полевого лютика –
Иногда так и щиплет в горле от «я люблю тебя»,
Еле слышно произносимого – в одиночестве.
13 декабря 2005 года.
БОССА НОВА
В Баие нынче закат, и пена
Шипит как пунш в океаньей пасти.
И та, высокая, вдохновенна
И в волосах ее рдеет счастье.
А цепь следов на снегу – как вена
Через запястье.
Ты успеваешь на рейс, там мельком
Заглянут в паспорт, в глаза, в карманы.
Сезон дождей – вот еще неделька,
И утра сделаются туманны.
А ледяная крупа – подделка
Небесной манны.
И ты уйдешь, и совсем иной
Наступит мир, как для иностранца.
И та, высокая, будет в трансе,
И будет, что характерно, мной.
И сумерки за твоей спиной
Сомкнет пространство.
В Баие тихо. Пройдет минута
Машина всхлипнет тепло и тало.
И словно пульс в голове зажмут, а
Между ребер – кусок металла.
И есть ли смысл объяснять кому-то,
Как я устала.
И той, высокой, прибой вспоровшей,
Уже спохватятся; хлынет сальса.
Декабрь спрячет свой скомороший
Наряд под ватное одеяльце.
И все закончится, мой хороший.
А ты боялся.
21 декабря 2005 года.
ПИСЬМО ДАЛЕКОМУ ДРУГУ
Эльвира Павловна, столица не изменяется в лице. И день, растягиваясь,
длится, так ровно, как при мертвеце электрокардиограф чертит зеленое
пустое дно. Зимою не боишься смерти – с ней делаешься заодно.
Эльвира Павловна, тут малость похолодало, всюду лед. И что-то для меня
сломалось, когда Вы сели в самолет; не уезжали бы – могли же. Зря
всемогущий Демиург не сотворил немного ближе Москву и Екатеринбург. Без
Вас тут погибаешь скоро от гулкой мерзлоты в душе; по телевизору актеры,
политики, пресс-атташе – их лица приторны и лживы, а взгляды источают яд.
А розы Ваши, кстати, живы. На подоконнике стоят.
Эльвира Павловна, мне снится наш Невский; кажется, близка Дворцовая –
как та синица – в крупинках снега и песка; но Всемогущая Десница мне
крутит мрачно у виска. Мне чудится: вот по отелю бежит ребенок; шторы;
тень; там счастье. Тут – одну неделю идет один и тот же день. Мне
повторили многократно, что праздник кончился, увы; но мне так хочется
обратно, что я не чувствую Москвы. Мне здесь бессмысленно и душно, и
если есть минуты две, я зарываюсь, как в подушку, в наш мудрый город на
Неве. Саднит; и холод губы вытер и впился в мякоть, как хирург. Назвать
мне, что ли, сына Питер – ну, Питер Пэн там, Питер Бург. Сбегу туда,
отправлю в ясли, в лицей да в университет; он будет непременно счастлив
и, разумеется, поэт.
Мне кажется, что Вы поймете: ну вот же Вы сидите, вот. Живете у меня в
блокноте и кошке чешете живот. Глотаете свои пилюли, хихикаете иногда и
говорите мне про блюли и про опилки Дадада. И чтобы мне ни возражали,
просунувшись коварно в дверь: Вы никуда не уезжали, и не уедете теперь.
Мы ведь созвучны несказанно, как рифмы, лепящие стих; как те солдаты,
партизаны, в лесу нашедшие своих. Связь, тесность, струнность, музык
помесь – неважно, что мы говорим; как будто давняя искомость вдруг стала
ведома двоим; как будто странный незнакомец вот-вот окажется твоим отцом
потерянным – и мнится: причалом, знанием, плечом. Годами грызть замок в
темнице – и вдруг открыть своим ключом; прозреть, тихонько съехать ниц и
– уже не думать ни о чем.
Вы так просты – вертелось, вязло на языке, но разве, но?.. – как тот