Непокорная тигрица
Шрифт:
Он вздрогнул всем телом, но она решила, что все равно заставит его говорить.
— Расскажи мне, — настаивала Анна.
— Именно я предложил сделать это! — закричал Чжи-Ган и ударил себя кулаками по коленям. — У меня был друг. Его сестер тоже продали. Его надоедливые сестры в один прекрасный день исчезли, и у его семьи появилось много еды и большой кусок земли, которую можно было возделывать.
Она кивнула.
— Такое часто происходило в Цзянсу, пока ты не положил этому конец. Всего несколько дней назад ты сделал так, чтобы все это прекратилось.
Он покачал головой.
— Слишком поздно. Сяо-Мэй плакала, ей хотелось посмотреть,
— Ты тогда еще не жил в Пекине? — спросила она.
— Нет, мы тогда жили в Хуай-ань, но отец понял, что из меня выйдет толк. Он сказал, что я, позанимавшись с хорошим преподавателем, легко сдам экзамен, а потом стану влиятельным человеком, может, даже советником императора. Короче говоря, отец надеялся, что я достигну всего того, чего не удалось достичь ему из-за собственной глупости.
— Пойми, это отец продал твою сестру, а не ты.
— Нет! — простонал Чжи-Ган. — Все это придумал я! Помню, как сестра плакала, а я сказал ей, чтобы она заткнулась. Я даже припугнул ее, что если она не будет сидеть тихо, то мы продадим ее так же, как продали сестер моего друга. Я смеялся и рассказывал о том, как у нас начнется счастливая жизнь, когда мы получим за нее деньги. Я и предположить не мог, что мой отец, случайно услышавший этот разговор, действительно примет решение продать ее.
— Но ведь ты был всего лишь ребенком. Ты не понимал того, что говорил.
— Неужели ты не слышала, что я сказал? — возмущенно воскликнул Чжи-Ган. Его глаза лихорадочно заблестели — Я был смышленым мальчиком! Я точно знал, как это можно сделать! Правда, мне и в голову не приходило, что они могут пойти на такое! — Он почти кричал, у него на глазах снова появились слезы. — Я пытался ей помочь той ночью. Я подбежал к ней, но меня отшвырнули в сторону. Работорговец был очень крупным мужчиной, и я, конечно, не мог его остановить. А потом ее забрали. Мы продали Сяо-Мэй и на вырученные деньги переехали в Пекин. Там мы завели дружбу с нужными людьми и наняли хорошего преподавателя. Вскоре я познакомился с Цзин-Ли, мы стали лучшими друзьями и часто бегали в Запретный город. Я играл с сыном императора. Словом, мы получили все, что хотели.
Анна вздохнула.
— Они не могли заплатить за несчастную девочку так много, даже учитывая то, что у нее были перевязаны ступни. К тому же ни за какие деньги не купишь знания и способности. Тебе пришлось усердно трудиться, прилежно заниматься, тебе...
— Все это началось в тот самый день, когда мы продали Сяо-Мэй в... в... — Он так и не смог договорить. Они оба хорошо знали, что у проституток жизнь короткая и тяжелая. — Я начал тренироваться с ножами, как только смог держать их в руках. Именно поэтому я использую ножи, а не мечи. Я тогда был слишком маленьким и не мог управляться с тяжелым мечом, а мне хотелось всегда носить их с собой. Я боялся, что меня еще раз застанут врасплох.
Анна понимала, что ничем не сможет облегчить боль Чжи-Гана. Его жизнь началась тогда, когда закончилась жизнь его сестры. И разве теперь имеет значение то, что он в своей жизни сделал плохого? Вряд ли. Но он все равно будет чувствовать себя виноватым, ведь страдания маленькой Сяо-Мэй уже невозможно облегчить.
— Мне очень жаль, — прошептала она и обняла его. — Я искренне
Он долго молчал. Может, он даже плакал. Анна не могла сказать наверняка, потому что его тело оставалось совершенно неподвижным. Он тихо лежал в ее объятиях, пока наконец его тело не обмякло. А потом вдруг он обнял ее и крепко, что есть силы прижал к себе.
— Я просто хочу найти ее, — прошептал он. — Если сестра мертва, то я перевезу ее останки в Пекин. Я похороню ее рядом со своей матерью и высеку ее имя на нефритовом алтаре нашей семьи, несмотря на то что она женщина.
Анна тяжело вздохнула, чувствуя, как слезы застилают ей глаза. Она хорошо понимала, что вся его семья будет возмущена, если Чжи-Ган сделает это. Выказывать такое уважение проститутке и высекать имя женщины на нефритовом алтаре? На такое может осмелиться только Чжи-Ган — человек, который живет по своим собственным суровым законам чести и заставляет других сознаваться в преступлениях. Надпись на нефритовой плите — это всего лишь ничтожная плата за то, что совершили его родители. И если он хочет публично опозорить их, то, значит, так тому и быть. Вероятно, они того заслуживают.
— А если выяснится, что она жива? — спросила Анна. — Что ты тогда сделаешь?
— Я выкуплю ее из неволи, чего бы мне это ни стоило. Она будет жить там, где ей положено жить — в доме моего отца. Каждый день, возвращаясь домой, он будет смотреть в лицо своей дочери, и до конца жизни перед его глазами будет живое напоминание о том, что он совершил.
Что ж, это вполне справедливо. Чжи-Ган, судя по всему, никогда об этом не забывал.
— А что же будет с сестрой?
— Я разодену Сяо-Мэй в шелка и одарю ее драгоценностями. Все будут уважать ее за то, что она принесла себя в жертву ради благополучия семьи. Ей будут воздавать почести, которые не воздают даже национальным героям Китая. Я сделаю ее жизнь прекрасной. Это будет моей благодарностью за то, что она сделала ради меня.
Анна улыбнулась и прижалась губами к его шее. Его кожа была теплой и сухой, как пергамент. Она выражала ему свое уважение, благоговение и любовь, нежно целуя его, шепча ему ласковые слова и слегка покусывая, чтобы разбудить в нем желание. Раньше в этом закрытом экипаже перевозили только опиум и проданных девушек. Теперь же они нашли ему другое применение.
И когда он глубоко вошел в нее, она прошептала ему на ухо выстраданные в муках слова. Нет, она не рассказывала ему о том, что у нее на душе, она не говорила ему о любви, которую пыталась вытеснить из своего сердца несколько дней тому назад. Анна говорила ему простые и прекрасные слова, и его семя излилось в нее, словно мощный, стремительный поток.
Она произнесла всего три слова, в полной мере осознавая, насколько они чудесны.
— Я прощаю тебя, — сказала Анна и повторяла эти слова до тех пор, пока он не прижался губами к ее губам. — Я прощаю тебя, прощаю, прощаю.
Наконец они подъехали к дому тигрицы. Она поправила свою одежду, а Чжи-Ган прикрепил к поясу ножи. Потом они вышли из экипажа и приготовились встретиться с женщиной, которая обучала проституток, а значит, имела самое прямое отношение к этому презренному ремеслу. Анна подумала о том, что им, возможно, придется убить ее.