Непоседы
Шрифт:
– Мне еще по делу в ресторан зайти нужно. Если хочешь, проводи...
Затея удается. Она проводит крановщика темными закоулками к черному ходу ресторана, к самой лампочке. Но то ли лампочка слаба, то ли трудно с непривычки глядеть одним глазом, Зоя как следует рассмотреть ничего не может. Одно ясно: парень еще молодой и ростом не обижен. Зоя сама не маленькая, но ему едва до уха достает... И хотя он ни блондин ни брюнет, но ничуть не похож на Эдуарда Алмазова: нос очень курносый. Зато глаза... Даже в потемках видно, что глаза веселые!..
Пока ходила с ключом, рассудив, что царапины на лице - явление кратковременное, надумала все-таки пойти в кино.
– Идем скорее!
– поторапливает
Зоя протестует.
– Не хватайся! Я даже имени твоего не знаю, а ты под руку... Как тебя зовут?
– Приятели Сашкой, начальство Александром Петровичем величает.
– А меня зовут Зоя...
По дороге снова взял под руку, но на этот раз Зоя этого не заметила. Знакомому человеку позволить можно, а Эдуард Алмазов ничего не узнает по той простой причине, что... вовсе нет его, этого Эдуарда Алмазова! Хоть всю Сибирь вверх дном переверни, нигде его не найти... И не было его никогда и не будет, потому что он, Эдуард Алмазов, не что иное, как смешная и глупая Зоина выдумка!..
Первый раз осмелилась так подумать Зоя, и самой стало странно, что не почувствовала при этой мысли ни тоски, ни печали.
5.
Ночь. Затерявшись в мерцании звезд, гудит над тайгой торопливый самолет.
Может быть, выглянувший из окна пассажир заметит разбросанную внизу горсточку электрических искр и подумает: "Что это? Станция, завод, поселок строителей?" Подумает и, не решив вопроса, сейчас же забудет. Мало ли таких горсточек разбросано по темным просторам долгого ночного пути! Никакого дела нет пассажиру до тех, кто в эту минуту возвращается из кино по улицам Бурана.
Проскользнет под крылом поселок - дальше ничего нет, одна огромная темнота. То ли глаза устают у пассажира, то ли на самом деле так, но кажется ему, что внизу мелькает крошечный огонек. Никогда не узнает пассажир, что в эту минуту на глухой таежной дороге, рокоча многосильным мотором, ползет тяжелый и медлительный тягач. Это Вася Землепроходец завершает первый миллион километров своего бесконечного странствия...
Померещилось или впрямь сверкнули внизу огни встречного поезда? Потом снова темень, снова ничего нет. Невдомек пассажиру, что под ним, подняв вверх тяжелую мохнатую голову, всматривается в гудящее звездное небо бывший хозяин тайги Михайло. Давно бы пора ему привыкнуть к непонятным, никогда не спускающимся птицам, а он никак не может. Каждый раз, когда гудит небо, сжимает медвежье сердце тоска и страх перед неотвратимой гибелью древнего звериного мира.
Глухая безлунная ночь. Мерцает слабый свет лам-почки в старом двухосном вагоне, загнанном в дальний тупик станции. Сидит там над картами и длинными колонками цифр грозный начальник взрыва, добрейшей души человек, инженер Антон Владимирович. Скоро, теперь уже совсем скоро закончит он свои расчеты, и простоявшая миллионы лет седая сопка разлетится на бесчисленное количество камней и песчинок.
Так будет потому, что через горы и реки, через тайгу и топи идет Советский Человек.
В вагон по приставленной лесенке влезает сосед Антона Владимировича по временному убежищу, молодой крановщик Саша.
– Нагулялся?
– спрашивает инженер, улыбаясь и откладывая в сторону бумаги.
– Эх, Антон Владимирович!.. Присмотрелся Антон Владимирович: лицо у парня такое, будто бы он не в кино был, а на похоронах.
– С чего это ты вздыхаешь, Саша?
– Жизнь не радует, Антон Владимирович!
– Вон что! С какого часа она тебя радовать перестала?
– Да вот перестала... Посудите сами, Антон Владимирович, что мы за люди? И я, да и вы тоже... Нет под нами твердого места, вся наша жизнь на колесах проходит... Не люди мы, а сироты бездомные! Непоседы мы, бродяги вечные, скитальцы, странники!.. Шатуны таежные!.. Перекати-поле и ничего более, как дикие кочевники!
– Уж это ты, пожалуй, слишком!.. С чего это на тебя напало?
– С того, что жизни настоящей нет. Уюта хочется, Антон Владимирович!
– Уюта?.. Вон чего захотел!
Сказал так и задумался: уюта не хватало ему самому. Поговорили о своей кочевой судьбе, затем Саша спать лег, а Антон Владимирович снова взялся за свои бумаги.
Когда стал ложиться спать, глянул и увидел: молодой крановщик во сне улыбается. Должно быть, снился ему домашний уют.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Куда может завести гордость. Трудности по Фаренгейту. Перед мостом. На мосту. Другой берег
1.
В середине июня, когда Зоя восстанавливала славу буранских пирожков, в городе Таврове проходило областное совещание уполномоченных по организованному набору рабочей силы. Областная газета, по примеру многих прошлых лет, не уделила этому событию ни одной строчки и, на взгляд автора, сделала ошибку: совещание являло образцовый пример скучнейшего времяпрепровождения.
К концу второго дня выступавшие явно начали выдыхаться от леденящего однообразия собственных речей. Присутствовавший на совещании председатель облисполкома уже намеревался прекратить прения, когда произошло нечто непредвиденное: слово взял Иван Ильич Касаткин. Иван Ильич, собственно, не собирался выступать, но в ходе совещания его скромная гордость не выдержала и превратилась из скромной в гордость самую настоящую, воинствующую...
Уже после первых его слов председатель облисполкома сразу насторожился.
– Здесь все время говорили о выполнении плана, приводилось много цифр, сказал Иван Ильич.
– А о чем идет речь? О торфе, о картофеле, о пушнине? Стыдно было слушать такие бездушные выступления!.. Не к чему нам скромничать, мы с вами не какие-нибудь заготовители, а вершители судеб человеческих. Да, вершители! И нужно здесь громко говорить о том, как мы эти судьбы вершим, потому что за промахи в нагнем деле нужно бить без пощады!.. Вот товарищ Хоботов смотрит на меня и улыбается, а ведь это он направил в Красносибирскую область на ответственнейшее государственное строительство вместо экскаваторщика преступника высшей квалификации, который в дороге пытался разложить всю партию молодежи!.. Из-за него отстала, не доехав до объекта, одна девушка. Где она теперь, что с ней? Не улыбаться, товарищ Хоботов, плакать надо! Девчонка-то какая, не девка - чистое золото!.. Помню, пришла она ко мне и сказала, что делать ничего не умеет, а потом, когда разговорились по душам, оказалось, что даже бондарничать может. Видывал я многое, но чтобы восемнадцатилетняя девчонка бочки и кадки сколачивала - такого не видывал! Не поленился, проверил на пункте переработки овощей, оказалось точно: за что ни возьмется девчонка - всякое дело горит... И вот, шутка сказать, этакая девка в Сибири потерялась!.. Кто виноват? Товарищ Хоботов виноват, потому что не проявил проницательности и бдительности... Дрова вам заготовлять, товарищ Хоботов, а не с молодыми непоседами работать!
Улыбка сбежала с самодовольного лица товарища Хоботова.
Можно было подумать, что, заговорив о бдительности и проницательности, Иван Ильич поскачет на любимом коньке и дальше, но он повернул разговор в другую сторону.
– И еще вопрос: как наших непосед на новом месте встречают?.. Все вы, конечно, знаете, что такое привой и подвой. Привой - черенок, который к дереву приращивают... Наши непоседы - точь-в-точь такие черенки. Слов нет, все мы стараемся для Сибири посылать черенки получше, повыносливее и уж очень обидно получается, когда их, простите за выражение, пробуют к гнилому осиновому пню прирастить!.. Редко так бывает, но все-таки бывает.