Неповторимая
Шрифт:
Звук, вырвавшийся у нее, был вздохом — не более того. Он вновь взглянул ей в лицо. Она открыла глаза и теперь смотрела в никуда.
— Шона…
Ее имя с болью сорвалось с его губ: он не собирался заходить так далеко. Но не смог удержаться. И тем не менее он не опомнился, не прислушался к голосу рассудка — потому что рассудок в эту минуту не имел значения. Он желал ее, не мог оторваться, хотел заполучить ее целиком. Это желание возникло с мучительной остротой и отчаянием. Какой-то частью сознания он злился на себя: он человек, а не зверь, не способный мыслить и сдерживаться. Но гнев ничего не менял, как и боль, которую он, должно
Она не отрывала лица от его плеча. Он схватил ее за волосы и заставил взглянуть ему в лицо. Ее глаза блестели от непролитых слез. Он вновь нашел ее рот и прижался к нему, заставляя ее приоткрыть губы. Она подчинилась и ответила на его поцелуй, словно утоляя жажду, — сначала несмело, затем все более жадно, пока не закружилась голова. Нарастающее в нем наслаждение взорвалось пламенем, мышцы сжались и напряглись, он оставался в ней, пока напряжение покидало его — волна за волной, потрясая, заставляя излиться в нее. В этот момент он смутно понял, что и Шона никогда не собиралась заходить в своей игре так далеко. Он осторожно провел кончиками пальцев по ее лицу, уже готовый сказать, что ее условием сделки будет брак, но решил повременить. Она была еще слишком взволнована, а ему не терпелось с гордостью поведать ей, что она только что возбудила его, как не удавалось ни одной другой женщине. Такие признания девушке, подобной Шоне, могли дорого обойтись мужчине в его положении. Она по-прежнему оставалась Шоной Мак-Гиннис, главой рода Мак-Гиннисов из Крэг-Рока, и могла представлять угрозу.
Она не открывала глаз. Ее прекрасное тело блестело в красноватом свете лампы. Потрясенный, встревоженный, удовлетворенный и вместе с тем желающий большего, он открыл рот, чтобы заговорить. Но не успел произнести ни слова. Помешала боль, страшная боль в голове. Его обступила кровавая пустота…
Он коснулся пальцами своего виска, отдернул их и увидел, что по пальцам струится кровь. Кровавая пустота вокруг становилась черной. Красные пятна кружились все быстрее и уплывали, сменяясь мраком. Во мраке вспыхивали желтые, золотые, оранжевые, голубые языки…
Огонь.
Это огонь. Дэвид не знал, почувствовал он боль в голове и жар одновременно или между этими событиями прошло какое-то время. Задыхаясь от невыносимого жара, он пытался прояснить мысли…
Снова чернота. Ни проблеска. Пустота…
Смерть?
Да, смерть. Как и было задумано кем-то. И в некотором смысле той ночью он и вправду умер.
Смерть подкрадывалась не спеша. Он беспорядочно метался из стороны в сторону. Боль то вспыхивала, то исчезала. Леденящий холод сменялся опаляющим жаром. Мрак…
Вдруг снова яркие пятна — синие, как утреннее небо. Солнце било ему в глаза, вновь заставляя голову раскалываться от боли.
Он услышал плеск воды. Значит, он в лодке. Может,
— Поставь на ноги вот этого и пошевеливайся, парень! Пойдем под парусами.
Он подскочил от резкого пинка в бок. Несмотря на то что боль продолжала терзать его голову, он ухитрился сесть.
Солнце ударило ему в глаза, чуть не ослепив. Он увидел, что одет в лохмотья и покрыт грязью. Он оказался на большом корабле. Вокруг суетились матросы, выполняя приказы человека с деревянной ногой, который с презрением уставился на Дэвида.
— Поднимите-ка этого грязного ублюдка! — выкрикнул одноногий. У него оказался странный, непривычный выговор.
Дэвид попытался встать, пошатнулся и чуть не упал. Только теперь он заметил, что лежал на соломенном матрасе. Он с трудом удержал равновесие, готовый вцепиться в горло одноногому.
— А ты знаешь, с кем говоришь? — гневно спросил он.
— Наглец! Тебе повезло, ублюдок. Ты будешь жить, но по мне лучше бы тебя отдали палачу в Глазго.
— Палачу?
— За убийство той девчонки.
— Убийство?!
Он рванулся к одноногому, тот сдавленно закричал. Не прошло и секунды, как на Дэвида навалилась дюжина крепких матросов. Он отбивался, но понимал, что ему не хватит сил. Наконец он упал на колени, и волна тошноты вновь подхватила его. Одноногий, ловко передвигаясь по качающейся палубе, подошел поближе и ударил Дэвида своей деревянной конечностью, опрокинув на доски. Но Дэвид почти не ощутил боли. О чем они говорят? Что случилось после того, как его чуть не убили в конюшне? Он не помнил ничего, кроме запаха гари. Неужели кто-то вошел и убил Шону?
— Убийцы! — выкрикнул он, рывком поднимаясь на колени. — Если она мертва…
— Да, девчонка уже на том свете — по пьянке ты перерезал ей горло в холодную ночь в Глазго, и будь я проклят, если ты не поплатишься за это!
— В Глазго!
— Напился и не помнит, что натворил! — с отвращением пробормотал одноногий. — Мистер Фиппс! — обратился он к одному из своих людей. — Уведите-ка этого ублюдка и подержите под замком еще несколько дней — он пробыл в лихорадке слишком долго, и пользы от него не будет. Но попомни мое слово, Мак-Дональд, я с тобой еще посчитаюсь!
— Мак-Дональд? — взревел Дэвид. — Я не Мак-Дональд! Я — Дэвид Даглас из Касл-Рока, наследник лорда!
Его последние слова заглушил гогот моряков, собравшихся вокруг.
— Сбросьте ублюдка вниз! — с презрением крикнул одноногий капитан.
— Попробуй только прикоснуться ко мне, грязная свинья, и, клянусь, я убью тебя! — пообещал Дэвид.
Очевидно, одноногий воспринял эту угрозу всерьез.
— В цепи его! — скомандовал он.
Первого же противника, который шагнул ближе, Дэвид сумел опрокинуть сокрушительным ударом в челюсть. Он повернулся как раз вовремя, чтобы оттолкнуть локтем матроса, напавшего справа. Еще одного он оттолкнул ногой, а четвертого опрокинул на спину двумя ударами кулака.
Но тут подоспели еще четверо. Дэвида заковали в кандалы, а удар увесистым грузилом по голове вновь лишил его сознания.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на грязной, слипшейся соломе. Он задыхался от вони. Кто-то накрыл его рваным одеялом. Низкорослый человечек в лохмотьях, с угловатыми чертами лица и глазами навыкате пытался протолкнуть между губ Дэвида ложку безвкусного месива. Дэвид закашлялся, сплюнул и сумел поднять руку, чтобы оттолкнуть ложку.
— Воды, — прохрипел он.