Неповторимая
Шрифт:
Она пожалела, что Дэвид безнадежно испортил ее лиловую амазонку, — сейчас одежда пришлась бы в самый раз, удобная и незаметная в темноте. Порывшись в шкафу, Шона разыскала траурное платье — строгое, с высоким воротом, пригодное для верховой езды. Оставалось только взять оружие и скрыться за каменной плитой, прикрывающей потайную дверь, но прежде надо разыскать эту дверь.
Шона была так поглощена своим делом, простукивая стену, нажимая выступы камней и завитки мебели, что вздрогнула, когда дверь внезапно распахнулась. Она стояла возле двери, ведущей на балкон,
Мрачный и внушительный в своих черных бриджах, рубашке и сапогах, он заполнил дверной проем. Взгляд мерцающих зеленых глаз был прикован к траурному платью. Его губы скривились в издевательской усмешке.
— Лорд не умер, разве вы еще не знаете, миледи?
— Что тебе нужно? — спросила она.
— Многое, очень многое. Но прежде всего — знать, где твоя горничная.
— Моя горничная? — удивилась Шона. Вопрос Дэвида был очень неожиданным.
— Да, твоя горничная Мэри-Джейн. Где она?
— Полагаю, спит!
— Нет, не спит.
— Тогда… не знаю.
Дэвид прошел через комнату туда, где стояла Шона, стараясь не приближаться к ней.
— Ты не отпускала ее? Может, она покинула замок с твоего разрешения?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты уверена?
— Вполне.
— Тогда, может быть, тебе известно, что твоего сына отдала Эндерсонам Мэри-Джейн?
Шона задохнулась.
— Она не могла…
— Это сделала она.
— Но как…
— Мне рассказал Фергюс, миледи.
— Я этому не верю! — Мэри-Джейн служила ей верой и правдой с незапамятных времен! — Дэвид, неужели ты веришь слову этого гнусного пьянчуги?
С минуту Дэвид смотрел ей в глаза.
— Да, — наконец произнес он, — верю. Повернувшись, он пошел прочь, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Ошеломленная, Шона смотрела ему вслед. Он побывал у Эндерсонов, предпринял шаг, к которому готовилась она сама. И теперь…
О Господи! Что еще наговорил ему Фергюс? Бросившись к двери, Шона распахнула ее. На пороге застыл Джеймс Мак-Грегор, сложив руки на груди.
— Прелестное платье, миледи, — учтиво произнес он.
— Пустите меня, Джеймс!
— Миледи, мне…
— Он спускается по лестнице, я слышу его!
Помедлив секунду, Мак-Грегор посторонился. Шона метнулась к лестнице. Она нагнала Дэвида только в большом зале. Он приближался к камину. Шона налетела на него, словно от ярости у нее выросли крылья, и заколотила руками по его спине. Он обернулся. Шона грозно вскинула кулаки, глядя ему в лицо.
— Твое место — на каторге! — выпалила она, чувствуя, как слезы жгут ей глаза. — Жаль, что тебя не забили там насмерть!
Она прищурилась, обезумев от страха, ярости и отчаяния. Дэвид молчал. Похоже, он не собирался верить ее слову — охотнее он поверил бы Фергюсу Эндерсону. Она ничего не могла доказать!
— Это все? — ледяным тоном осведомился он.
— Нет, не все! — прошипела Шона и, прежде чем здравый рассудок и чувство самосохранения успели остановить ее, изо всех сил влепила ему пощечину.
Он не шелохнулся и продолжал молчать. Шона застыла в смертельном
— Глупец! Болван! Бог уже заставил тебя поплатиться за глупость…
— Остановись, Шона.
Она остановилась, но только для того, чтобы набрать воздуха.
— Олух! — выкрикнула она, нанося очередной удар стиснутым кулаком. Она понимала, что напрасно оскорбляет его, но не могла иначе выразить страх, боль и гнев, овладевшие ею. — Глупец! — в отчаянии повторила она.
Дэвид понес ее обратно по лестнице в спальню, молча пройдя мимо Мак-Грегора.
Не говоря ни слова, он бросил Шону на постель и повернулся, чтобы уйти, но вернулся к кровати. Наконец-то он заметил ее платье.
— Ты хотела сбежать. Она молча встала.
— Ты назвала меня глупцом, а сама собиралась покинуть замок, зная, что за каждым твоим движением следят, что ты можешь стать следующей жертвой?
— Я никуда не собиралась.
— Ты лжешь, и мне об этом известно. Но я не позволю тебе совершить самоубийство.
— Я не стану твоей пленницей после того, как ты отнял у меня ребенка…
— Не разыгрывай оскорбленную невинность, Шона. Тебе чертовски хорошо известно: я имею право оставить у себя ребенка, заботясь о его безопасности! Точно так же я пытался защитить тебя, хотя Бог знает почему — очевидно, тебя не удерживают ни мысли о сыне, ни другие причины, если ты готова рисковать жизнью.
— Я уязвима для пуль ничуть не больше, чем ты!
— Но в отличие от тебя я неплохо стреляю и в совершенстве владею мечом.
— Я не хотела рисковать жизнью…
— Почему же на тебе черное платье?
— Ты испортил другое, и, поскольку в комнате холодно, у меня нет ни малейшего желания сидеть в лохмотьях. Черт бы тебя побрал! Ты разорвал мою амазонку в клочья!
— А это платье превратится в конфетти!
Дэвид шагнул к ней с такой недвусмысленной угрозой, что Шона вскрикнула, пытаясь оказаться подальше от него и найти путь для бегства. По сравнению с красноречивым взглядом Дэвида путь через окно казался удачным выходом. Но Дэвид настиг ее, прежде чем Шона успела добежать до окна, схватил за руку и развернул к себе. Его пальцы вцепились в строгий высокий воротничок платья, Дэвид дернул его в разные стороны, и ткань начала рваться.
— Прекрати! — прошипела Шона, отбиваясь, царапаясь, цепляясь за его руки.
Никогда еще он не был более решительным, безжалостным и неумолимым. Он методично превращал в лохмотья ее платье, мстительно терзал его. Задыхаясь и выбиваясь из сил, Шона продолжала тщетную борьбу, но вскоре неровные лоскуты бывшего платья упали к ее ногам.
Дэвид отпустил ее. Шона гневно уставилась на него, и он ответил ей взглядом в упор.
— Ты не выйдешь из этой комнаты! — сообщил он ей с угрозой, которая пугала сильнее, чем выражение лица, когда он уничтожал ее одежду.