Неправда. Разум над душой

Морзе Лилу

– Ничего, - и добавила: - Любуюсь.

Он посмотрел на меня испытывающе, словно не зная, что от меня можно ожидать, а после повернулся к своей тарелке и принялся медленно есть, искоса бросая на меня настороженные взгляды.

– Людмила?

– Да?
– я повернулась на оклик противно-знакомого голоса, отрываясь от созерцания птенца-жрона*. (*Жрон - вымышленное божество, которое жрет все подряд).

Боковым зрением заметила, как тот облегченно вздохнул.

– Я хотела спросить...
– Верочка сладко улыбнулась, будто готовясь к страшному разоблачению.

Я

насторожилась и навострила уши - а вдруг она все поняла по нашему поведению и теперь решила опозорить меня перед родителями?..

– Спросить, как ты сдала все экзамены, - и так тягуче, так противно она это произносила, что у меня невольно дернулось лицо, искажаясь в противной гримасе.

– Что такое, - спохватилась мама.
– Тебе плохо?

– Н-нет, нет!
– что ж придумать-то?..
– Просто... перчик попался! Горошек.

Я довольно вздохнула и посмотрела на Верку, стараясь максимально контролировать выражение своего лица.

– Хорошо сдала, не переживай, - успокоила я ее.

У девушки напротив гневно сверкнули глаза.

– Молодец.

Она-то на заочке доучивается, на какого-то менеджера. И, скорее всего, Верке теперь практически не в чем меня упрекнуть перед родителями. Учусь я хорошо, не гуляю, с плохими компаниями не связываюсь, нашла себе типа-парня (она-то не знает, что он типа), и притом не простого, а практически золотого (как бы в такое-то "золото" на улице ненароком не вступить). Сидит теперь напротив, глазами охреневшими смотрит, почти не мигает. Зависть внутри алой змейкой вьется-вьется, да так и не решается выползти через рот, когда родители рядом. Бесится, как черт.

– А вот Максимка, - начинает она, - недавно купил нам в НАШУ квартиру огромную картину какого-то известного польского художника... Как его?
– она толкнула мужа в бок, и тот вздрогнул от неожиданности.

Как же я ему не завидую... Но, сам виноват.

– Генрик Стажевский, - проговорил тихо, морщась и потирая бок.

– Да! Такая замечательная картина. Прямо глаз не оторвать!

– Генрик Стажевский?
– вдруг включился в разговор Раневский, откладывая вилку в сторону.
– Геометризм, кубизм и авангард? В нашей галерее есть его картина, - парень повернулся ко мне.
– В этом году мамина подруга подарила маме на день рождения картину с названием "Композиция". Я по телефону узнал об этом и заинтригованный попросил ее скинуть мне фотку. Могу даже сейчас показать, - он полез доставать телефон, а неуютно поежилась - все взгляды направлялись на нас.

– Вот.

Парень развернул приличный дисплей к нам и мы смогли увидеть нечто... Нечто... Нечто разноцветное.

– Я подумал, что мама пошутила, и отправил в ответ: "Ты издеваешься?"

– Это "Композиция"?
– произнесла я недоверчиво, тыкая в экран пальцем.

– Именно. Мама дулась две недели, а потом сказала, что эта картина стоит больше двадцати штук зеленых.

– Что?
– вдруг заговорил папа, щурясь, чтобы лучше разглядеть.
– А-ну дай сюда!
– большая ладонь потянулась через весь стол

и Федор бесстрашно передал яблочный аппарат моему родителю, который несколько мгновений пытался найти в этом творении современного искусства что-то, что стоило бы двадцати тысяч.

Расстроенно подняв голову, он посмотрел на маму:

– Я таких за полдня нарисую штук пятьдесят! Почему мы с тобой еще не живем в Париже?

– Потому что куры сами себя не покормят!
– вдруг вскочила мама.
– Я же за них забыла совсем. За гостями и хозяйство забросила!

Она еще что-то тарахтела, подхватывая на ходу небольшое пластиковое ведерко и одевая тапки, а после вихрем выбежала на улицу, взметнув за собой занавески и хлопнув дверью. Я несколько секунд не отрывала взгляд от двери, закрывшейся мгновение назад, а потом хмыкнула и взялась за вилку - на тарелке еще лежало немного вкусняшек, от которых я не собиралась отказываться.

В бок противно кольнуло, и я недовольно зыркнула на Раневского:

– Что?

Парень все еще выглядел удивленным или даже озадаченным.

– Она всегда такая гипперактивная?
– прошептал он мне на ухо.

Я пожала плечами - для меня это привычное дело.

Папа улыбнулся с выражением "ну, как-то так" и, последовав моему примеру, тоже принялся за еду. Вера прочистила горло и посмотрела на Федора, мило улыбаясь.

– А кем у тебя родители работают?
– елейный голосок ядовито впился мне в уши.

Я не выдержала и громко цокнула вилкой по тарелке - да что ж тебе, зараза, молча не сидиться?..

– Мама домохозяйка, - ответил парень дожевав картофель, на что Верка довольно улыбнулась.

Я ухмыльнулась на ее откровенную радость.

– А отец есть?

– Конечно, куда же ему деться, - немного раздражения в голосе ясно давали понять, что Раневский тоже засомневался в адекватности родственницы.
– Работает в госсовете.

– Секретарем?
– с надеждой произнесла моя "сестричка".

Парень хмыкнул:

– Ты видела где-то, чтобы секретарь заработал на машину своему сыну, - он кивнул за окно, где стоял его Порш, - несколько миллионов?

Верка поджала губы и с ненавистью на меня посмотрела. Папа закашлялся, и я потянулась, чтобы постучать по его спине. А затем повернулась к Федору и, схватившись пальцами, словно когтями, за его руку, злобно зашипела:

– Мог бы хоть сегодня не выпендриваться!

– Она сама напросилась, - прошептал он, чтобы услышала только я.
– Выдра.

Я неожиданно для себя прыснула, и парень отцепил от себя мои пальцы, которые оставили красные следы на коже.

– М-м, - Вера беспокойно посмотрела на мужа.
– Так он депутат, - ее глаза вновь вернулись к моему лже-парню.

Он кивнул в ответ, едва поморщившись.

– И сколько он зарабатывает?
– совершенно бестактно спросила сестрица.

– Хватает, - произнес Федор с улыбкой, которая больше напоминала хищный оскал.

Верка пристыжено (или просто обижено) опустила голову и принялась запихивать в рот колечко помидора.