Неправда
Шрифт:
– Значит, вторая попроще будет. Называется... "Нос". Она же "Банальная"... Или "Любовь", как хотите.
И спел свою относительно старую песню, которую написал по одной неудачной влюбленности. Впрочем, почему же влюбленность? Наверное, это была любовь. Та самая, которая настоящая, про которую говорят, что она одна и на всю жизнь. Из-за нее Лешка тогда начал курить, потому что весь мир пах ее волосами, ее дыханием, и чтобы хоть как-то спать, он забивал этот волшебный аромат вонючим болгарским табаком. Из-за нее он начал писать песни, потому, что по-другому
Я говорю - люблю!
– ты морщишь нос!
Хочу поцеловать - ты прячешь губы!
Ах, Боже мой, решиться ли вопрос...
Скажи же - любишь ты меня или не любишь?
Хотя у нас свои дороги в этом мире!
Тебе наверх, а мне на северо-восток...
Мне кажется, что я в огромном тире.
Там где мишень, а ты там, где стрелок.
Январская жара, июльская прохлада,
От вторника до четверга пять долгих лет.
Как будто так и жил, как будто так и надо.
Что ночь, что день - неясный полусвет.
Исписаны тетради одним словом -
Весь алфавит, лишь пять волшебных букв!
Мой телефон он нетерпенья сломан!
Гитара стонет под напором рук...
Я говорю - люблю!
– ты морщишь нос!
Хочу поцеловать - ты прячешь губы!
Ах, Боже мой, решился тот вопрос...
Все кончено, ведь ты меня...
На этот раз аплодисменты были погромче. Модернизм модернизмом, а "про любовь" интереснее. Лешка неловко поклонился публике и быстро смылся со сцены.
Он хотел отыскать Зяныча, но тот куда-то пропал в лесной темноте.
И тут Лешке кто-то перегарно впился липким поцелуем в губы. Это оказалась вечно угрюменькая Света.
– Ты так классно поешь! Я прямо вся в восторге!
– яростно и жарко зашептала она.
– Я прямо вся горю!
– Леха не успел ничего ответить, как неожиданно горячая пермячка снова запечатала ему рот своими губами.
Какой-то паренек, ждущий своего выхода на сцену, завистливо покосился на них.
– Пойдем, скорей пойдем в палатку!
– потащила она Леху за руку.
– Ну пошли!
– Лешка еле успевал за девчонкой, та как молодая козочка перепрыгивала через лежащих на поляне людей. Им свистели вслед и радостно ржали.
– А Зяныч где?
– запыхавшись от бега с препятствиями спросил студент.
– С Ленкой уже ушли, а мы все ждем кого-то!
– не оборачиваясь, ответила Светка, волоча Лешку к неизведанным далям.
– Пошли быстрей!
– Да не спеши ночь-то наша - сказал ей Лешка уже в палатке. Ее палатке. А из палатки соседней, Ромкиной, раздавался уговаривающий басок Зяныча и Ленкино хихикание.
– Не могу не спешить!
– блудливым голосом произнесла девчонка, расстегивая пуговицы на своей рубашке. Лешка сбросил штормовку, свитер и вот они уже остались в одних тельняшках.
Светка, пыхтя, стащила с себя узкие джинсы, и белая полоска трусиков призывно замаячила в темноте. Леха кое-как тоже стащил штаны и гормоны лихо отозвались на страстный шепот девчонки:
– Ну иди же сюда скорей!
Он нагнулся над ней, поцеловал в мягкие влажные губы и... вдруг услышал легкое похрапывание Светки.
Она тупо и бессмысленно уснула.
Леха жадно провел рукой по соблазнительным, податливым, но абсолютно бессознательным холмикам и изгибам, но тут водка и с ним сделала свое коварное дело.
Он тоже уснул.
И тоже тупо. И еще более бессмысленно. В самый неподходящий для этого момент.
8. Утро среды 4 мая. Лес под Обнинском. Калужская область.
Проснулся он оттого, что кто-то дергал его за ногу. Язык от нёба отлепить Леха не мог, потому, только мычал в ответ. Но дергание не останавливалось. Леха с трудом открыл правый глаз. И увидел в открытом пологе палатке широко улыбающуюся физиономию Володи.
Похмелье прошло моментально, Лешка чуть не заорал от радости, но Володя приложил палец к губам и прошептал:
– Одевайся, пошли.
Лешка осторожно убрал Светкину руку со своей груди и та, недовольно замычав перегаром, перевернулась к нему спиной. Лешка с тоской оглядел ее тело, тяжело вздохнул и, постаравшись бесшумно, оделся и выполз из палатки, не забыв укрыть Светку спальником.
На востоке небо уже серело, а воздух наполнился сырой утренней свежестью. Странно, но на фестивальной поляне царила мертвая тишина. Пьяные голоса не орали песни у костров, а из Ромкиной палатки не доносилось ни звука, хотя Зяныч умел очень густо и кучеряво храпеть.
– Ну что, пьянь? Весело ночь провел?
– улыбка еще шире прорезала лицо Владимира.
Лешка ничего не сказал, только поморщился, досадливо поняв, что Володя все знает и все видел.
– Это я вас усыпил.
– Довольным тоном произнес их бестелесный куратор.
– Зачем это?
– буркнул возмущенно Лешка, зашнуровывая кеды.
– Подумаешь, развлечься захотелось.
– Э-э-э, брат!
– ухмыльнулся Володя.
– В другой день сколько угодно и с кем угодно! Хоть с мальчиками, хоть с девочками! Да шучу, шучу! Знаю, что не такой, - остановил он примиряющим жестом Лешку.
– А сегодня день особенный. Силу кундалини растрачивать по пустякам не надо.
– Чего ж за день-то особенный?
– Лешка наконец-то завязал упрямые шнурки и встал рядом с Володей.
– Сегодня, брат, посвящение Рыцарей Света. Инициация, по старому.
Ребята уже выбрались из своей палатки. Мишка тоже долго возился со шнурками вибрамов, а вот девчонки уже успели даже умыться.
– Пойдемте, нас уже ждут - позвал их Володя за собой.
– Куда идем-то?
– зевнул Мишка.
– Сейчас все увидишь.
– Не оборачиваясь ответил Владимир, уверенного шагавший впереди четверки.