Неправильный Дойл
Шрифт:
Грек упал в свое глубокое кресло и застыл, прижав пальцы к подбородку. Женщины кричали до хрипоты. Дойл прошел и занял свое прежнее место на диване как раз в тот момент, когда прозвучал гонг и раунд кончился.
– В следующем раунде смотри, как бы Эспозито не добил его, – сказал Дойл Греку.
Грек покачал головой.
– Это победа по очкам, друг мой. Эспозито, конечно, но по очкам. И я бы сказал, что она требует времени.
– В следующем раунде, – ухмыльнулся Дойл. – Нокаут. Хочешь поднять ставку до тысячи?
Грек провел желтым от никотина пальцем по влажной нижней губе.
– Идет, –
Дойл подошел и сел на подлокотник дивана.
– Так получилось, что я друг Дойла, – сказал он. Грек поднял бровь.
Дойл кивнул.
– Он проделал длинный путь, чтобы оказать мне добрую услугу.
Казалось, Грек расслабился.
– Тогда ты здесь желанный гость. – Он протянул руку, и Дойл пожал ее. Потом прозвучал гонг, возвещая о втором раунде, Эспозито стремительно выскочил из своего угла с видом человека, намеренного положить конец вредной привычке. Флеминг шатался под его напором и, под мощный рев со всех сторон, был брошен на канаты. Затем он упал на одно колено, сбитый классическим сочетанием левого хука и апперкота. Эспозито отскочил, с трудом дыша. Флеминг встал на счет «три», но раунд завершился, а под левым глазом Флеминга внезапно появилась бордовая шишка величиной с яйцо.
– Он ранен! – почти в истерике вопила Индоника.
– Они должны остановить бой! – кричала какая-то другая женщина, стуча кулаком по толстому стеклу. – Остановите бой! Остановите бой!
Грек улыбнулся.
– Они думают, это по-настоящему, – устало сказал он.
Тут же на ринг вышел рефери и объявил технический нокаут. Он взял руку Эспозито, поднял в воздух, и по толпе прокатился нестройный гул.
Грек с досадой махнул рукой.
– Технический нокаут. Что нам с этим делать? Дойл поднялся с дивана.
– Не чистая победа и не по очкам, – сказал он, – но я правильно угадал раунд. Что скажешь, если мы поделим разницу?
Греку вроде бы понравилось это предложение. Он достал откуда-то пачку купюр, выудил четыре банкноты по тысяче долларов и молча отдал Дойлу. Народ потянулся к двери, из VIP-ложи уже слышались громкие звуки хип-хопа.
– Ты нашел своего Дойла, – Индоника шутливо хлопнула Дойла по руке, – теперь пойдем потанцуем?
– Я бы с удовольствием, – ответил Дойл с сожалением в голосе. – В следующий раз.
Индоника метнула в него чувственный прощальный взгляд, который почти заставил его покраснеть, повернулась, вильнув бедром, и испарилась.
Через минуту VIP-VIP-ложа Грека опустела, в ней остались лишь сам Грек и оба Дойла.
– Друг мой, полагаю, ты уезжаешь, – печально сказал Дойлу Грек.
Дойл положил тысячедолларовые купюры в карман своей гуайяберы.
– Не говори чепухи, Ставрос, – сказал он, не глядя Греку в глаза.
– Значит, ты придешь завтра на яхту, – просиял Грек. – У нас будет вечеринка без повода.
– Не завтра, – сказал Дойл. – Я вас оставлю на секунду. – Он повернулся и проследовал за женщинами в другую комнату, оставив Дойла и Грека вдвоем.
Грек печально опустился в кресло. Он вдруг как-то обмяк и стал похож на обычного старика в мешковатой одежде. Он грустно
– Ты собираешься забрать моего друга, – сказал он. – Мне следует убить тебя за это.
– Я всего лишь беру его взаймы на полчаса, – поднял руки Дойл.
Казалось, Грек этого не слышит.
– У меня есть женщины, – говорил он, – столько, сколько захочу. Нужно только показать немного денег, и бац – вот они, с плохими духами, в дешевых платьях, и демонстрируют разве что не гениталии. А вот друзья, с этим сложнее.
– Это точно, – согласился Дойл.
Грек вытащил нитку черных четок из кармана штанов и бессознательным жестом обвил их вокруг пальцев, показывая свою вторую натуру.
– Я с Кипра, – сказал он. – Из города Фамагуста. Много лет назад Кипр воевал с турками. Конечно, на Кипре все время воюют с турками, но в той войне между греческой и турецкой армиями стояла очень древняя, очень почитаемая церковь, и обе армии воевали за нее. Мой младший брат был патриотом, очень смелым, очень глупым. Он забрался на верхушку церкви и водрузил на ней греческий флаг, а потом, – он грустно покачал головой, – турки подстрелили его. Я видел, как это случилось. Он упал, как камень, и его голова раскололась о землю. Дойл… он напоминает мне моего брата. Я думаю, может быть, если…
Но он резко замолчал. Его речь уступила место тихому щелканью четок. Через некоторое время Дойл поднялся и вышел, чтобы дождаться Дойла в вестибюле. Очередная бойня, печальный Грек, еще одна забытая война на другом конце мира. Все та же старая трагедия, еще одно преступление, словно еще один камень. В воду брошено много камней – достаточно, чтобы поглотить мир.
7
Подвал «Арены солнечного побережья» был огромным пустым круглым залом с бетонным полом в масляных пятнах, липким от засохшей жидкости. Вонючий подземный ветер сдувал обрывки бумаги – старые корешки билетов, мятые программки прошедших спортивных событий. Он гнал их по бетонному полу, словно сухие листья. Огромные мусорные баки и черная машина, припаркованная между ними, подкарауливали их в сумраке у противоположной стены.
– Мне тут пришла в голову одна волнующая мысль, парень, – вдруг сказал Дойл. – Откуда, на хрен, мне знать, что не я буду тем, кого засунут в багажник?
– Хороший вопрос, – ответил Дойл.
– А ответ?
– Я сказал тебе правду, – сказал Дойл. – Если бы ты мне не верил, тебя бы здесь не было.
Дойл хмыкнул:
– Ну и как же мы это сделаем, Макартур? Есть план?
– Просто, – ответил Дойл. – Мы вытащим его из машины, ударим по голове и запихнем в багажник. Как тебе такой план?
Дойл промолчал, и они вдвоем осторожно пошли вперед по периметру, держась поближе к огромным бетонным колоннам, подпирающим стены.
– Это место можно было бы затопить и пустить здесь пару линкоров, – через минуту сказал Дойл.
– Римляне уже об этом подумали, – сказал Дойл, вспомнив кусок из «Жизни двенадцати Цезарей» Светония, которую он читал в колледже много лет назад. – Инсценировки морских баталий. Они наполняли Колизей водой и заставляли осужденных, переодетых моряками, драться до смерти мечами и катапультами.