Непридуманные истории (сборник)
Шрифт:
– Принимающим крещение в сознательном возрасте не обязательно иметь крестных, – успокоил его отец Пахомий.
– А я, батюшка, поверите ли, всю жизнь мечтал о крестном отце. В моем детстве родители практически не уделяли мне внимания, так как свою жизнь полностью посвятили идее мировой революции. У меня был друг, мой одноклассник, и к нему каждое воскресенье приходил крестный отец. Он брал его за руку и уводил гулять. Иногда они брали меня с собой. Мне было очень завидно и обидно до слез, что у меня нет крестного отца.
Отец Пахомий улыбнулся.
– Хорошо, если вы согласны, я буду вашим крестным отцом, – подытожил разговор отец Пахомий и стал произносить молитвы.
Затем троекратно вопросил Серьговского, отрекается ли он от сатаны, тот трижды отрекся. Потом он предложил ему дунуть и плюнуть на сатану, отвернувшись на запад. Это Серьговский сделал с большим удовольствием, так как именно там была ненавистная ему фашистская Германия. Когда подошел момент самого крещения, то отец Пахомий стал растерянно оглядываться кругом, так как вспомнил, что у них нет воды. Увидев в небольшой ложбинке немного оставшегося талого снега, обрадовался. Взяв двумя руками пригоршню снега, он встал над стоящим на коленях Серьговским.
– Крещается раб Божий Глеб, во имя Отца, аминь. – При этих словах он сжал ладони и по лицу Серьговского потекли прохладные струи.
Когда отец Пахомий в третий, последний раз выжимал на него воду, то вместе со словом «аминь» грянул выстрел, и по лицу Серьговского потекли уже не холодные, а горячие струи, с соленым привкусом. Он подхватил падающего отца Пахомия. Положив его осторожно на землю, он бережно приподнял ему голову и подложил под нее свой китель.
– Крестный, дорогой, ты только не уходи без меня. Погоди немного, я Коле нашему помогу до своих добраться. А потом ты возьмешь меня за руку и мы с тобой пойдем. Ведь тот мир, я уверен, намного лучше этого. Но я плоховато разбираюсь в нем и могу там один потеряться. А с тобой, моим крестным, мне будет спокойней.
Отец Пахомий, открыв глаза, вымолвил:
– Не переживай, крестник, я подожду.
– Ну вот и хорошо, – обрадовался Серьговский.
Он взял автомат и стал вести по цепи немцев прицельный огонь. Те залегли, постепенно сужая кольцо перебежками. Вскоре закончились все патроны. Он привстал, чтобы бросить гранату. Толчок в грудь опрокинул его на землю. Собрав последние силы, он подполз и лег рядом с отцом Пахомием, коснувшись его руки. Батюшкина рука дрогнула, а затем слабо, но все же сжала руку крестника.
– Крестный, я ведь с вами еще о многом хочу поговорить.
– Еще успеем, крестник, наговориться, ведь впереди у нас вечность.
Над ними склонились немецкие автоматчики. Затем они расступились, пропуская вперед начальника контрразведки. Истекающий кровью Серьговский смотрел на Кюхельмана, и в глазах его тот не увидел ни страха, ни мольбы о пощаде, никакого смятения. В них была просто задумчивая глубина. На его груди лежал портфель начальника штаба, и это обстоятельство больше всего обрадовало Кюхельмана.
– Ну что, господин Биргер, или как вас там еще назвать, вы, как это говорят русские, чуть было меня не переиграли.
И он, нагнувшись, взял портфель.
– Почему же «чуть было»? – улыбнулся Глеб и разжал правую руку, лежавшую до этого под портфелем. Из нее выкатилась граната с сорванной чекой.
Март 2005. Самара
По щучьему велению
Посвящается моей маме Любови Николаевне и ее братьям Вячеславу Николаевичу и Николаю Николаевичу Чащиным
Соколова Анна Аркадьевна, еще молодая женщина, сидела на кухне и штопала уже не раз штопанные детские носки. Отложив носок, поглядела на настенные ходики, было уже половина первого ночи. Тяжко вздохнув, пошла к детям в комнату. Свет в комнате включать не стала, чтобы не разбудить младшего семилетнего Диму, а просто оставила неприкрытой дверь на кухню. Дима, свернувшись калачиком, мирно посапывал во сне. Девятилетняя Варвара спала, разметавшись в постели. Видно было, что сон ее беспокойный. Она стонала и несколько раз вскрикнула. Анна осторожно потрясла ее за плечо.
– Просыпайся, доченька, пора.
Варя, открыв глаза, какое-то время смотрела бессмысленным взглядом на мать.
– Давай вставай, вставай, моя милая, – как можно ласковей сказала Анна, поглаживая руку дочери.
Варя вдруг бросилась к матери на шею и заплакала. Анна, прижав дочь к груди, успокаивала ее.
– Не плачь, доченька, не надо. Опять тебе, наверное, сон нехороший приснился? Не бойся, родная, я с тобой.
Варя притихла и, не отпуская своих рук с маминой шеи, зашептала ей на ухо:
– Мамочка, мне опять приснилась Танина голова. Она со мною разговаривала. Мне стало страшно.
– Ничего, доченька, все пройдет. Все забудется, – успокаивала Анна дочь, понимая, что такое навряд ли когда забудется.
Это случилось, когда они в сорок первом эвакуировались из Москвы в Самару. Ехали поездом, очень медленно, пропуская все составы, спешащие на фронт. В их вагон попали сразу три семьи из одного дома. Дочери соседок, Варины сверстницы, играли все время вместе, потому и дорога им не казалась скучной. Как-то поезд надолго остановился в поле. Проводница нагрела воды и предложила родителям помыть своих детей. Подружек поставили в круг и намывали всех сразу. Они веселились, повизгивая и подзадоривая одна другую. Потом их вымыли, вытерли насухо, переодели в свежее белье и, расчесав волосы, вплели им в косы атласные ленты. Тут-то и налетели фашистские бомбардировщики. Началась жуткая паника. Все повыскакивали из вагонов и побежали в поле. Анна, схватив младшего Диму на руки, успела крикнуть старшим – Васе и Варе, чтобы бежали вслед за ней и держались все вместе, рядом. Земля сотрясалась от взрывов. Люди метались как обезумевшие. Отбежав от поезда, Анна приказала детям лечь на землю, а сама распростерлась над ними, пытаясь укрыть собою всех троих. Но старший Василий вырывался из-под нее и все время пытался, наоборот, прикрыть собою мать.
Когда закончилась бомбардировка, подруга Анны Светлана подбежала к ней вся в слезах:
– Аня, дети, вы не видели моей Танечки?
Анна с детьми отправились на поиски. Вдруг Варя, подойдя к развороченному взрывом вагону, закричала:
– Мама, мамочка, иди сюда! Посмотри, что это?
Когда Анна подбежала к дочери, та стояла в каком-то оцепенении и показывала пальцем на окровавленную голову. Судя по голубым лентам, вплетенным в косички, – Танюшкину. Подбежала Светлана и отчаянно заголосила, можно даже сказать, завыла раненым зверем и рухнула тут же без чувств на землю.