Непридуманные истории (сборник)
Шрифт:
…Глядя вслед уходящей соседке и предаваясь своим горестным воспоминаниям, Вика уже не помышляла идти на свою остановку. Пошла обычным маршрутом: через несколько кварталов Безымянки к Кировскому проспекту, чтобы там сесть на автобус. Эту нехитрую конспирацию она проделывала каждое воскресенье, направляясь на службу в Покровский собор. В свои тринадцать лет Вика прекрасно понимала, что пока о ее вере не знают окружающие, и особенно в школе, жизнь будет протекать относительно спокойно, как у всех. Но как только ее вера перестанет быть тайной, жизнь превратится в сплошной кошмар. Поэтому как могла, так и сохраняла свою тайну, ощущая себя кем-то вроде партизанской связной в тылу врага.
В автобусе она внимательно оглядела пассажиров, нет ли знакомых. Когда случалось встретить в автобусе знакомых, она выходила за две остановки до собора и шла туда пешком переулками. На этот раз все было спокойно. Придя в собор и купив свечей, она подала записочку о здравии, в которой, кроме мамы и себя, первым в списке написала погибшего Виктора. Женщина за свечным ящиком ее поправила:
– Доченька, у тебя, наверное, записочка об упокоении, а ты пишешь: «О здравии».
– Почему? – удивилась Вика.
– Так вот Виктор этот на войне, наверное, погиб, тогда надо писать: «Убиенного воина Виктора».
– Нет, тетя, он жив, это мой папа, он только в Бога перестал верить и из семьи ушел.
– Да, действительно, гибнет человек, – вздохнула женщина, – пиши лучше «заблудшего Виктора» и молись, доченька, Божией Матери «Взыскание погибших». Твои-то чистые молитвы скоро дойдут.
От свечного ящика Вика отошла радостно-взволнованная. Вот оно, простое решение, как же она сама не догадалась! Она всегда во время службы стояла недалеко от амвона с левой стороны, как раз напротив особо чтимой в Самаре иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Но никогда в голову ей не приходило задуматься о названии иконы. Теперь это название звучало как обворожительная музыка: «Взыскание погибших». Вот кто может вернуть к жизни погибшего папу! Да, именно Она, именуемая «Взыскание погибших». Всю Божественную литургию Вика не сводила умоляющего взора с образа Божией Матери.
Со службы домой Вика вернулась в приподнятом настроении. Весна в этом году ранняя, следующее воскресенье – Вербное, а там Пасха. Она поставила на плиту разогревать суп и тихонько запела:
– Христос воскресе из мертвых… – Но тут же спохватилась, прикрыв рукой рот: – Что это я делаю? Идет Великий пост.
Мама на заводе работала по скользящему графику, и в это воскресенье как раз была ее смена. В ожидании ее прихода Вика уселась с ногами на кровать, взяв учебник географии.
Скрипнула дверь, в комнату ввалился папа. Вика сразу определила – выпивший.
– Здравствуй, доченька, а мама на работе? Это хорошо, я с тобой пришел повидаться, соскучился.
– Проходи, папа, я сейчас тебя супом накормлю.
Приход отца, несмотря на то что он был пьяный, все равно обрадовал Вику.
– Небось постный суп?
– А как же, пап, твой любимый, с грибами. Помнишь, мы их в прошлом году собирали?
– Да, прошлый год был хороший, грибной. Ну давай суп. – Немного поев, он отложил ложку. – Что-то без ста граммов не идет, дочка.
– Папа, ты же раньше не пил! – с упреком сказала Вика.
– Ну, не пил, а сейчас хочется. Я ведь, дочка, проталет… прота… – ему никак не удавалось выговорить слово «пролетариат», и он махнул рукой. – Ну, словом, мы из рабочих. У меня и отец был рабочий, и дед был рабочий – целая династия. Отец мой на Путиловском работал еще при царизме, тридцать рублей получал, а между прочим, корова тогда пять рублей стоила. Шесть коров получал, вот так! Рабочий класс, дочка, – это же движущая сила революции. Это мама твоя из кулацкой семьи, они собственники, вот за Бога и держатся. А нам, протале… протале… ну, словом, нам, рабочим, нечего терять, кроме своих цепей, мы должны за советскую власть держаться, а она Бога не признает. Так что ты плохо о папе не думай, у нас с мамой идиотические, тьфу ты, то есть я хотел сказать – идеологические расхождения.
Он придвинул к себе тарелку и замолчал, в раздумье помешивая ложкой суп. Потом снова заговорил:
– Я ведь, доченька, маму твою за геройство полюбил.
– Как это, папа? – удивилась Вика.
– А вот так. Сорок второй год, наши отступают по всем фронтам. Фашисты к Волге у Сталинграда выходят. А у нас – приказ товарища Сталина эвакуировать авиационный завод из Воронежа в тыл, сюда, в Куйбышев. Демонтируем мы завод, оборудование грузим в эшелоны, а тут немецкие бомбардировщики налетели – такое началось! Ну, меня осколком и ранило. Лежу, кровью истекаю, думаю, конец пришел. А мама твоя под бомбами ползет ко мне. Перевязала рану да меня, бугая, до медпункта на себе, маленькая, худенькая, но все же доволокла, не бросила.
Отец рассказывает, а Вика видит, как по его щекам текут слезы. Никогда она не видела, как отец плачет. Сама тоже зарыдала, кинулась к нему на шею:
– Папа, папочка, а ты вернись, пожалуйста, мама простит!
– Нет, доченька, я твою маму знаю, крепче кремня она. Не простит… Да и я тут, потому что выпил, а так – бесполезно.
Отец встал и тяжелой походкой направился к двери.
– Папа, я за тебя молиться буду Божией Матери «Взыскание погибших».
Отец обернулся и долго смотрел на дочь, а она – на него.
– Молись, доченька, если Бог есть, я думаю, Он твою молитву услышит.
…Подошел долгожданный день Святой Пасхи. Перед тем как пойти на ночную службу, мама с Викой тщательно подготовились.
На Пасху подходы к собору перекрывались нарядами милиции и комсомольскими дружинами, чтобы не пропускать в храм молодежь и детей. В прошлую Пасху Вику развернули назад, не пропустив в собор, но в этом году они решили пойти на маленькую хитрость. План был прост. Недалеко от собора в одном из глухих дворов Вика переоделась. На ноги надела старые боты, поверх своего нарядного платья – старый мамин халат и большой темный платок, надвинув его глубоко на глаза. Она сгорбилась и под руку с мамой благополучно прошла в собор через все кордоны милиции и патрулей. В соборе, радуясь, что сумела обвести вокруг пальца богопротивников, Вика скинула халат и платок и переобулась в туфли. Когда закончилось это преображение из старушки в девочку-школьницу, она подняла глаза, и душа ее прямо похолодела от страха. С наглой ухмылкой на нее глядел Игорь Белохвостов, ученик 10 «Б» класса их школы. На рукаве его красовалась повязка, означающая, что он – в комсомольском патруле.
– Так-так, – сказал он, – тебе, Серова, надо в школьной самодеятельности участвовать, прямо актриса. Я, правда, тебя еще у входа заприметил. Не хочу школу нашу позорить, а то сейчас бы уже доложил куда надо.
Пасхальная радость была омрачена. Но когда по всему храму зазвучало многоголосое «Христос воскресе!», Вика забыла на время свои беды и вся ушла в искрометное и светоносное пасхальное богослужение.
В понедельник Вику вызвали к завучу по воспитательной работе Зинаиде Никифоровне.