Неприкасаемые (другой перевод)
Шрифт:
Кере вслепую пересекает комнату, скользит рукой по стене, нащупывая выключатель, зажигает свет. Со стола не убрано. Охваченный внезапным беспокойством, он входит в спальню. Никого. Постель тоже не убрана, точно у Элен не хватило на это времени.
— Элен!.. Элен!..
Он обходит квартиру. Элен нет. Что случилось?
Он останавливается посреди гостиной и вдруг видит письмо, вернее, два письма, лежащие на столе. Он подходит. Нет. Тут одно письмо, а рядом — просто листок, вырванный из блокнота. Он читает:
Я ухожу из дома. Прочитай письмо, которое я только что получила. Взгляни на фотографию. Ты все поймешь. Я очень несчастна. Не пытайся заставить меня передумать. Я не желаю тебя видеть — никогда. Мне бы хотелось стать вдовой.
«Не может обойтись без громких слов», — думает Кере, а боль уже разрывает голову, и он вынужден опереться о край стола, чтобы не потерять равновесие. На какую-то минуту он застывает, нагнувшись вперед, будто мертвое дерево. «Идиотка! Она просто идиотка!» Слова эти мигают у него перед глазами, точно неоновая реклама. Наконец он решается развернуть письмо.
Прежде чем читать мое письмо, советую вам внимательно посмотреть на фотографию, которая…
Кере подносит фотографию к глазам. О, господи! Это же он. Он, вне всякого сомнения. А маленький крестик он и сейчас еще носит в самом потаенном отделении бумажника. Ну, вот все и кончилось. Так и должно было случиться. На письмо-то наплевать. Кере и без того знает его содержание. Поэтому текст он пробегает глазами по диагонали. Ах, значит, за ним охотится маленький Ронан, возникший из прошлого! И не кто иной, как он, выдумал эту дурацкую историю о доносе. Естественно, Кере помнит тот разговор в исповедальне.
В кофейнике осталось немного кофе. Холодного и горького. Кере медленно его пьет. Нападение несправедливо! Несчастный Ронан во всем ошибается. Наверное, он нездоров — выдумывает какую-то ерунду. И однако же каким-то непостижимым образом он оказывается прав. Кто подсказал ему эту страшную фразу: «Когда священник начинает изменять, сдержаться он уже не может»?
Время перевалило за час ночи. Кере немного лихорадит. Он совершенно уверен, что Элен не вернется. Она сбежала куда-то в гостиницу или к подруге. Разговаривать с ней бесполезно. Именно так! Бесполезно! Вообще все бесполезно! И Кере, чтобы чем-то заняться, подходит к платяному шкафу. Чемодана нет. Как и вещей Элен. Правда, кое-что осталось. На плечиках, подобно жалкому призраку, висит платье. Кере бесцельно бродит по квартире. Перечитывает письмо Ронана. Те события, оставившие в душе мальчика такие глубокие рубцы, — анонимный донос, арест, самоубийство несчастной девушки, — лишь слабым эхом донеслись тогда до Кере. У него не было ни времени, ни желания читать газеты или слушать радио. Он переживал мучительнейший кризис сознания, который держал его в плену собственных переживаний, оставляя глухим к внешнему миру. А уехав из города, он разом перечеркнул и свое прошлое, и все воспоминания.
После кофе захотелось пить. Он выпивает большой стакан воды, потом машинально закуривает. Он лишен даже возможности защищаться. Для Элен он стал… Ах, и подумать страшно. Что же делать? Подстеречь ее у выхода из парикмахерской, постараться оправдаться прямо на улице, плетясь за ней, будто нищий. В нем возникает протест: «Да какого черта, я же не преступник! Одни только дураки…»
Рассвет вычертил контуры окна. Есть один выход. Всегда можно попробовать… Кере достает из ящика листок бумаги. Отодвигает локтем чашки, кофейник, коробку печенья и начинает писать.
Со мной произошло нечто ужасное. И у меня душа не лежит оправдываться. Вот два письма, которые я только что нашел. Случилось то, чего я опасался. И Вы оказались правы. С моей стороны было безумием не рассказать всей правды Элен, пока еще было время, а теперь она ушла. Хотя слабая надежда во мне еще теплится. Скоро я увижу Эрве: я должен сдать ему отчет о поездке. Он наверняка знает, как найти его старинного друга. И поможет мне добиться встречи с Ронаном де Гером. Буду держать Вас в курсе событий. А Вы, со своей стороны, не откажитесь написать Элен, когда все начнет улаживаться. Она Вас уважает. И коль скоро Вы подтвердите, что я невиновен, что в наше время многие священники по весьма уважительным мотивам приходят мучительнейшим путем к пересмотру своих взглядов, она, быть может, Вам поверит. Вы же не могли бы сохранять ко мне дружеские чувства, если бы считали, что я способен выдать тайну исповеди. Вот в чем зерно. Но где же рука Провидения в этом скорее нелепом, нежели гнусном деле?
Ронан ждет Эрве. Он потягивает мятный ликер, разбавленный водой, наблюдая за игроками в бильярд. Эрве так и не сказал, зачем вызывает его на свидание в «Кафе дю Табор». Прислал только коротенькую записку; «Буду в одиннадцать в 'Таборе'. Необходимо переговорить». Ясно, что речь пойдет о Кере. Письмо, очевидно, сделало свое дело.
Ронан замечает «порш», проскальзывающий между автобусом и тротуаром. Ему не терпится узнать положение дел. Вообще-то, если у этой молодой женщины есть характер, в воздухе должно уже попахивать разводом. Вскоре появляется Эрве, ищет глазами друга, видит его наконец и поднимает руку. Сегодня по случаю солнечного дня на Эрве очень светлый клетчатый костюм из тонкой шерсти, синий галстук. Эрве, как всегда, неотразим!
— Привет! Ты что будешь пить?
— То же, что и ты, — отвечает он.
Эрве опускается на банкетку.
И тотчас переходит в наступление.
— Кере оставил мне записку. От него ушла жена. Послушай! Не прикидывайся паинькой. Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Ты ей написал.
— Точно.
— И рассказал ей, что Кере был нашим священником, что он донес на тебя, — словом, все.
— Точно.
— А ты понимал, посылая письмо, что за этим последует?
— Естественно.
— Значит, теперь ты удовлетворен?
— Нет.
— Чего же ты еще хочешь?
— Его шкуру.
— Ты что, серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Тебе еще не надоела тюрьма?
— Это уж мое дело.
Официант приносит рюмку, где в красивой изумрудной жидкости плавает кусочек льда. Эрве размышляет.
— Вот, значит, оно как, — наконец произносит он. — Да, здорово ты меня купил!
— Ты что, вызвал меня, чтобы читать нравоучения? Стой-ка! Не отвечай. Я, кажется, догадываюсь. Теперь, когда дело принимает серьезный оборот, ты хотел бы тихо, незаметно выскочить из игры.
Эрве пожимает плечами.
— Если бы я знал с самого начала!
— Ты бы бросил меня, — заканчивает за него Ронан. — Как тогда, в суде.
— Господи боже мой, — вырывается у Эрве, — ну что ты без конца поминаешь прошлое!
— Какое прошлое? — говорит Ронан. — На меня только что донесли. И Катрин я только что потерял.
Прошлого не существует! Смывайся! Ты мне больше не нужен. Ты пришел предложить мне мир? Так ведь? Весьма сожалею.
— Это же нелепо. Просто нелепо.