Неприкасаемые
Шрифт:
Он отбирает у матери трубку, но та все-таки успевает елейно вставить: «Передаю ему трубку», а потом злобно в сторону: «Какая наглость! Даже поесть спокойно не дадут. Постарайся покороче».
Она отходит на несколько шагов и принимается поправлять букет сирени в вазе.
— Здравствуй! — говорит Ронан. — Нет, не отрываешь. Откуда звонишь?
— Из Манса, — отвечает Эрве. — Деловой обед. Сегодня вечером возвращаюсь в Париж. А тебе звоню сказать, что снова виделся с Кере.
— Очень хорошо.
— Я специально встретил его в конце дня,
— Быть того не может! — восклицает Ронан.
Мать качает головой, картинно вздевает глаза к потолку и неохотно, но все-таки уходит в столовую.
— Мне кажется, — продолжает Эрве, — у него в семье нелады. Он был рад отвести меня к себе домой, будто его не прельщала перспектива остаться один на один с женой. И в то же время заметно смущался, как же: надо показывать квартиру, а она, видимо, такая, что похвастаться нечем.
— Хватит психологии, — перебивает Ронан. — Что дальше?
— Ты был прав насчет жены. Он попросил меня никоим образом не касаться времени нашей учебы.
— Негодяй!
Госпожа де Гер звонком вызывает служанку.
— Подогрейте отбивную мсье, — с досадой приказывает она. — Тут, я вижу, надолго.
— Ну и двуличный тип! — продолжает возмущаться Ронан. — И как все было?
— Ничего особенного! Без историй. Живут они в небольшой заурядной трехкомнатной квартирке, правда вполне ухоженной. Он курит и всюду оставляет окурки, поэтому везде пепельницы. А так я, признаться, готовился к худшему. Чувствуется, что в доме имеется женщина с тонким вкусом.
— О-о!
— Я уверяю тебя, что это так. Возможно, им приходится затягивать потуже пояс, но сразу можно догадаться, что в квартире живет женщина, любящая красивые вещи. Я это с первого взгляда заметил.
— Я тебе верю. Ты в женщинах дока!.. Ну и как она?
Сразу насторожившись, госпожа де Гер вытягивает шею, чтобы взглянуть на сына.
— Вовсе не дурна, — говорит Эрве. — Мое первое впечатление подтвердилось. Из самой простецкой ткани сделала себе шикарный наряд. Возможно, платье пошито и не по всем тонкостям портняжного искусства, но уже одно то неплохо, что женщина отказалась от брюк, зачем делать себе кобылью задницу.
Ронан хохочет.
— Кобылья задница, ну ты даешь!
Госпожа де Гер вздрагивает и подходит к двери гостиной. Ронан издали машет ей рукой — уходи! — и продолжает расспрашивать:
— А как собой, хороша?
— Скажем так: мне такие нравятся. Все при ней. Осталось поглядеть, чего она из себя в постели представляет.
— Да ты просто гнусный тип! А потом? Нагляделись друг на дружку?
— Поговорили. Кере представил меня как приятеля юности, сказал, жили по соседству. Он был в домашних тапочках. И чуть ли не краснел.
— Столько лгать, как он, можно было бы и привыкнуть.
— А он любопытный человек, — неожиданно говорит Эрве. — Только не злись и не прыгай до потолка, но ей-богу, когда узнаешь его поближе, начинаешь к нему
— Сожалею, но никакого чудодейственного рецепта он от меня не дождется, — ехидно отвечает Ронан.
— Погоди. Не кипятись. Я как раз и пытался тебе рассказать… все… и как есть. Совершенно очевидно, что они оба мучаются из-за того, что Кере не может найти работу. Мы только об этом и говорили. Она первой заговорила об анонимных письмах. Это решительная и откровенная женщина. Муж привел старого друга, почему бы тому обо всем не рассказать? По обеспокоенным и сердитым взглядам, которые бросал на нее Кере, было ясно, что, по его убеждению, она совершила оплошность.
— Она прочла их тебе?
— Нет. Кере поспешил изменить тему разговора.
— Значит, он понял, откуда пришел удар?
— Совершенно нет. Сам подумай, если бы он тебя заподозрил, стал бы разве приглашать меня к себе, зная, что мы с тобой старинные приятели. Представь себя на его месте. Нет, исключено. Ты выпал из его жизни.
— Но ведь он должен кого-нибудь подозревать. Кого?
— В этом-то как раз и загвоздка. Никого не подозревает! Именно это больше всего и гложет их обоих.
Ронан кусает ноготь. Смотрит на мать, вернее, сквозь нее, потом, заметив, что она смотрит на него, слегка отводит телефонную трубку в сторону и шепчет:
— Я заканчиваю. Сейчас приду.
— Алло, — волнуется в трубке Эрве, — ты меня слышишь?
— Да. Я задумался… Последняя его работа в магазине… Он сам уволился?
— По крайней мере, я так понял. Твое второе письмо прочел кто-то из персонала, и Кере предпочел уйти. Интересно, что ты там такое написал? Будь оно совершенно невинным, как ты утверждал, с чего бы ему вдруг так паниковать.
— Ты еще будешь с ними встречаться?
— Ты увиливаешь от ответа, стервец! Да, я непременно их снова увижу! И хочешь знать почему? Потому что мне они симпатичны.
— Особенно она!
— Оба. Такие беспомощные и растерянные!
— Ну а я разве таким не был?
— Согласен. Но все это уже быльем поросло… Но в конце концов, это твое дело. Я в твои игры не играю, заруби себе на носу.
— Единственное, о чем я тебя прошу, — сухо проговорил Ронан, — это держать меня в курсе… Спасибо. До скорого… Стой… Если куда-нибудь снова устроится, сообщи мне сразу.
Он повесил трубку.
— Ну что? — раздается голос матери. — Садимся за стол? Что от тебя хотел этот парень? Нашел время, когда звонить! А с виду такой воспитанный!
— Тебе от него привет, — отвечает Ронан.
— Нашел чем обрадовать! Вы говорили о женщинах… Ладно, ладно, меня это не касается. Но когда человек так сильно болен, как ты…
— Послушай, мама…
Внезапно он комкает салфетку, швыряет ее на стол и выходит из комнаты, хлопнув дверью.
Жан Мари читает письмо. Руки его дрожат.