Неприкаянная душа
Шрифт:
Город гудел, как улей, передавая из уст в уста правду и вымыслы о своем Боге. Первосвященники собирались группками и о чем-то оживленно шептались. Слухи будоражили роскошный дворец тетрарха и преторию, где проживал римский наместник Понтий Пилат. Я ходила за Богочеловеком и с ужасом прислушивалась к разговорам его противников, не скрывающих ненависти к Мессии.
Днем Иисус находился в храме, обучая прихожан законам Божьим, а ночи проводил вне города, беседуя с простыми людьми. Там-то я и познакомилась с красавицей из Вифании, сестрой оживленного Лазаря. Звали
— Откуда ты пришла? — однажды спросила меня напарница. — Из Египта или из Индии?
— Из России, — думая о том, что скоро должно произойти, с грустью ответила я. — А ты?
— Из Магдалы. Там у меня был ненавистный муж Паппус, сын Иудин, — поморщилась молодая женщина. — Но, что поделаешь, девушки в Иудее редко сами выбирают себе женихов. Опостылел мне законник, вот я и сбежала от него.
— Слышала, он богат, — отчаянно не соглашаясь с противоестественным решением Создателя, пробормотала я.
— Не копи себе богатство на земле, ибо моль сожрет его, а копи на небе, — искоса взглянув на Иисуса, подняла указательный пальчик к звездам очаровательная израильтянка. — Разве презренные таланты заменят мне любовь?
Если бы она знала, что сделают с ее возлюбленным!
— Ты любишь Иисуса? — любуясь Прекрасным Принцем, с болью прошептала я.
— Учителя любят все, кто знает его, — вздрогнув, уклонилась от прямого ответа красавица.
На пятый день после того, как я впервые увидела Спасителя, бледный, худощавый Петр поинтересовался у Мессии, где приготовить Ему место для встречи главнейшего еврейского праздника.
— Идите с Иоанном в Иерусалим, — ответил ему ОН, — там встретите человека, несущего кувшин воды; последуйте за ним в дом, скажите, что Сын Божий хотел бы совершить у него Пасху с теми, кто ему особенно дорог.
— Захочет ли предоставить нам горницу посторонний? — возразил высокий, сильный Иоанн.
— Как-то я вылечил его сына Марка от страшного недуга, — улыбаясь будущему апостолу, молвил Иисус. — Возможно, благодарный отец вспомнит про исцеление своего чада.
Переговоры закончились успешно, а потому вечер накануне грандиозного иудейского празднования я провела у небольшой речушки Кедрон в компании молчаливых людей, одетых в унылые хитоны, жующих мацу и домашний сыр с вареными яйцами. Только Магдалина скрашивала мое одиночество. Под утро, крепко обнявшись, чтобы не чувствовать ночного холодка, мы мирно заснули с ней на старой дерюге, постеленной прямо на неприветливый, желтый песок земли обетованной.
Рассвет встретил нас отчаянным воплем седого, бородатого мужчины:
— Учителя схватила храмовая стража в Гефсиманском саду! — сжимая руками растрепанную голову, кричал он. — Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!
Повскакав с пригретых сонными телами мест, люди растерянно застыли в недоуменных позах.
— Но Он же — Бог! — отмерев, недоуменно откликнулась пожилая женщина. — Ему ничего не стоит освободиться из рук негодяев!
— Иисус недолго пробудет под арестом, — поддакнула соотечественнице молоденькая девушка.
Несмотря на надежду на освобождение Мессии, народ стал собираться в Иерусалим.
— Я люблю ЕГО, — опираясь на мое плечо, прошептала побледневшая Мария, — без НЕГО нет мне жизни.
— Крепись, — клацая зубами, попросила я обворожительную подругу, — Иисус воскреснет из мертвых. И живее ЕГО не будет никого во Вселенной.
Наскоро причесавшись, мы побежали вслед за взбудораженной процессией.
В городе бушевали страсти.
— Он только что был у Анны и Каиафы, — шептались между собой праздношатающиеся горожане, — теперь его повели в преторию.
— Разве он — Бог? — усмехались другие. — Бог превратил бы стражу в смоляной столб, но не дал связать себе руки!
Не обращая внимания на болтунов, Мария потянула меня в сторону дворца, принадлежавшего римскому наместнику. Там собралась толпа зевак, терпеливо ждущих продолжения спектакля.
В грязном, разорванном, голубом хитоне стоял тот, чье имя с трепетом будет повторяться из века в век самоуверенными творениями Создателя.
В крытую колоннаду, между двумя крыльями огромного дома, вышел высокий мужчина крупного телосложения, круглое лицо которого не казалось злым или мстительным.
— В чем обвиняете вы этого человека? — громким голосом обратился Понтий Пилат к находящимся невдалеке первосвященникам.
— Если бы он не был злодеем, мы бы не привели его к тебе, — потрясая мощными кулаками, закричали негодяи в рясах. — Он развращает народ и называет себя Христом, царем Иудейским.
— Так судите его сами, — с усмешкой предложил окружающему пространству круглолицый.
— Нам не дозволено никого предавать смерти, — прошипели отъявленные мерзавцы.
— Водили пленника к тетрарху? — с симпатией поглядывая в сторону обреченного, поинтересовался римлянин.
— Ирод отказался дать заключение по делу и обнародовать смертный приговор! — тонко выкрикнул один из отпетых священников.
— Ты — царь иудейский? — обращаясь к обвиняемому, мягко проговорил прокуратор.
— Царство мое не от мира сего, — опустив бездонные свои глаза, печально ответил Иисус, — иначе бы не предали меня подданные.
Мессия был спокоен, и спокойствие это передалось грозному наместнику. Побеседовав с человеком, покорно стоящим перед ним, Пилат пришел к выводу, что праведник не виновен.
Услышав заключение влиятельнейшего судьи, толпа оскорбилась. Гул возмущенных голосов эхом прокатился над нашими головами. Магдалина, ни живая ни мертвая, крепко стиснула мою руку.
— Я не вижу никакой его вины! — вновь торжественно произнес высокопоставленный итальянец. — Ирод Антипа согласен с моим мнением. На праздник Пасхи, по вашему иудейскому обычаю, отпускается один из арестантов, а потому я милостиво освобождаю Иисуса, прозываемого Христосом.
Рев многих тысяч глоток взорвал тишину, воцарившуюся накануне.