Неприкаянные души
Шрифт:
– Об этом я и подумал. Чарли встревожен. Он также слышал, как Ву, вбегая в квартиру, все повторял: «Пчеловод, пчеловод».
У Уинтера дернулась щека.
– Улей.
– Возможно, так себя называет их шеф?
– Скорее всего.
– В любом случае Ву в поджоге не виноват, хоть я его и не особо подозревал, – признался Бо.
– Несчастный ублюдок.
На Аиду накатила волна грусти. Ей пришелся по душе печальный старик-предсказатель, пусть он и отравил Уинтера. Может, бедняга воссоединился с женой в загробной жизни.
Уинтер тихонько поговорил с Бо снаружи, а потом отпустил помощника, закрыл дверь и опять сосредоточился на гостье:
– Ты не спишь?
Аида покачала головой. Уинтер снял с нее заляпанную лауданумом ночную рубашку, оставив в постели голой, а сам вышел в смежную комнату и начал готовить ванну.
На комоде теснилось несколько фотографий в рамочках. На первом плане семейный снимок на рыболовном причале: пара, почти наверняка чета Магнуссонов-старших, малышка Астрид, блондин примерно возраста Бо – брат-археолог – и Уинтер на несколько лет моложе, улыбающийся и прищурившийся на солнце. Без шрама.
Счастливые времена.
За этой фотографией стояло изображение поменьше: портрет потрясающей красавицы-блондинки. Длинные волосы подняты в высокую прическу, фарфоровая кожа и стоическое выражение лица.
Уинтер вернулся в спальню без обуви и рубашки, лишь в штанах и подтяжках на белой майке без рукавов. Крепкие широкие плечи и мускулистые руки боксера заставили сердце гостьи на секунду замереть.
– Кто это? – спросила Аида, показывая на фото блондинки в серебряной рамке.
– Никто.
Хм. Должно быть, Полина. Аида почувствовала притупленную ревность.
– Почему же эта фотография стоит рядом с твоей кроватью?
– А тебе-то что? Ты же через неделю уезжаешь. – Уинтер забрал фотографию и снова поставил на стол, а потом хотел взять Аиду на руки.
– Я могу идти, – раздраженно ответила та, отпихивая его ладони. С трудом поднявшись, она, пока Уинтер стоял к ней спиной, положила фотографию Полины лицом вниз.
Ванная оказалась просторной с блестящей белой плиткой и отполированными деревянными шкафчиками. Окно с фаустированным стеклом вместо залива, как в кабинете, выходило на южную сторону Пасифик-Хайтс. Ночной туман коронами венчал престижные дома на крутых склонах.
Слева в комнате стояла огромная блестящая ванная на когтистых ножках. Уинтер повернул серебряные краны, закрывая горячую воду. Не успела Аида возразить, как он поднял ее на руки и положил в воду. Лодыжка чуть-чуть заныла, но остальное тело охватила такая нега, что некоторое неудобство значения не имело.
– Слишком горячая?
Мышцы превратились в желе, Аида скользнула ниже по высокому бортику.
– Идеальная. Здесь могла бы поместиться машина.
Или гигант-бутлегер. От восхитительной воды по рукам и ногам пробегала дрожь удовольствия.
Уинтер наклонился и присел на деревянный стул рядом с гостьей.
– Положи раненую ногу сюда, – приказал он, постукивая по краю ванной.
Аида послушалась и скользнула глубже под воду. Уинтер осторожно промыл все ссадины мягкой мочалкой, убирая грязь.
– Уинтер?
– Да.
– У меня осталось всего три доллара. Все мои сбережения были в той квартире. У меня нет одежды, косметики, украшений…
– Я все возмещу. Ты бы не лишилась имущества, если бы не связалась со мной.
– Ты не знаешь наверняка.
– То есть тебя частенько пытаются убить? – спросил бутлегер.
– Ну, нет.
– А меня – да. Это тот же план косвенного уничтожения, что использовали на мне с призраками. Я виноват, и возместить утраченное – моя задача. Точка.
– Я не желаю подачек и верну тебе все, когда заработаю деньги. Велма все еще должна мне за одно выступление, а потом будет зарплата в Новом Орлеане…
Уинтер в ярости бросил мочалку на пол:
– Все еще думаешь о Новом Орлеане? Сегодня ты едва не погибла. Знаешь, как я испугался? Ты ведь могла сгореть заживо! Тогда бы мне позвонил не Бо, а миссис Лин с просьбой купить гроб для твоего обгоревшего трупа!
Аида резко вздохнула и неожиданно всхлипнула:
– А что мне еще делать? Другой работы я не знаю. – Хлюпая носом, она боролась с эмоциями, но те вырвались наружу: – Я не останусь тут, играя роль любовницы, пока не наскучу тебе, и ты не выберешь кого-нибудь поблондинистей, покрасивее и поэффектнее.
– Почему, черт побери, наше воображаемое расставание – моя вина?
Потому что сама Аида не представляла, что сумеет найти человека, которого хотела бы больше, чем Уинтера, но вслух сказала другое:
– Я стала известной, теперь меня приглашают владельцы клубов, а не наоборот. Мне не нужно проситься на работу или что-то доказывать. Если я не воспользуюсь этой возможностью, то время уйдет. Разве ты этого не понимаешь? Это все, что у меня есть, ничего другого я не умею.
Проглотив резкий ответ, Уинтер поднялся с табуретки. В разных глазах сияли гневные огоньки. Бутлегер ринулся прочь, и поверхность воды дрожала от его сердитого топота.
Уинтер едва сдержался, чтобы не запустить чем-то в стену. Чертов Новый Орлеан. Если он больше не услышит из ее уст название этого города, то будет доволен.
Найти кого-то поблондинистей…
Да что, черт побери, с ней такое? Неужели огонь расплавил ее мозги? Какого дьявола он захочет другую…
Тут он увидел опрокинутую фотографию в серебряной рамке. Полина. Уинтер посмотрел на снимок. Аида ревновала к покойнице? Неужели думала, что он оставил у себя это изображение от горя и любви? Вовсе нет. Он не выбросил ее из уважения. Хотя, честно говоря, скорее, чтобы подпитывать чувство вины. Потому что, если бы не видел ее снова и снова, то забыл бы, как выглядела покойная жена.