Неприкаянные
Шрифт:
— Я подам тебе туда кусочек свадебного торта, — смеюсь я.
Мы сворачиваем в магазинчик женского белья. Сестра покупает мне черное кружевное белье и полупрозрачный кремовый пеньюар.
— Надеюсь, ночь у моря останется в твоем сердце самой романтичной, — все еще недоверчиво посматривает на пакет с подарком Ира. Толкает стеклянную дверь торгового центра и мы оказываемся на шумной, залитой солнцем улице.
— Знаешь, Афинский спросил у меня, для чего я выхожу замуж, и я не нашлась, что ему ответить… — вздыхаю я. — И все эти поездки Феликса по отелям, странные правила семьи, беспрекословное
— Тась, у нас простая семья. Думай о Феликсе, как о новых материальных возможностях. Когда ты выйдешь замуж, у тебя все изменится, понимаешь? Не надо будет считать каждую копейку, изворачиваться, чтобы приготовить на ужин что-нибудь вписывающееся в бюджет…С милым рай в шалаше только первый год. А потом это ад, — с горечью произносит сестра.
Я знаю ее трагедию. Год назад она развелась с мужем. Причина банальна — отсутствие материальной базы. Они ютились у Демида, потом у нас в квартире со мной, мамой и бабушкой, но зарплата хирурга в обычной больнице, где даже лекарств по квоте не всегда хватает — это кошкины слезы. Зарплата психолога тоже не фонтан. Демид был отличным мужем, но он не умел зарабатывать. Он умел только спасать людей. И в один день что-то сломалось. Они с Ирой разбежались. Сестра так и не смогла пережить их разрыв. Со стеклянными глазами она твердит, что «так лучше для всех», но я знаю, что она до сих пор любит Демида, который практически бесплатно спасает людей в операционной днем и ночью.
— Хочешь, угощу тебя пластиковым стаканчиком кофе? — желая ее поддержать, начинаю выгребать из сумки мелочь я.
— Да, пожалуй… Кофе, это все, на что был способен мой бывший муж… — грустно улыбается Ира.
Я считаю десятирублевые монеты. Добавляю мятый полтинник, и как раз хватает на два стаканчика «американо».
Продавец уличном павильоне с улыбкой делает нам два кофе, и мы с сестрой усаживаемся на лавочку под небольшим фонтаном торгового центра. Солнце слепит глаза, брызги фонтана приятно освежают, а мы с Ирой пялимся в серую тротуарную плитку. Иногда лучшее лекарство для разбитого сердца — кофе и молчание.
Глава 5
Афинский
Я медленно бреду по набережной, засунув руки в карманы джинсов. Море всегда меня успокаивало, но сегодня оно бушует. Темно-синие волны бьются о камни пенящейся россыпью брызг и вновь отступают. Вдалеке виднеется изумрудная полоса. Кажется немного странным, что спустя пять лет на набережной ничего не изменилось. Здесь, дома, оно мне нравится больше всего — суровое, не всегда теплое, с красивыми синими и изумрудными оттенками, плещущееся у подножья скал, оно завораживает, наполняет душу свободой и вот — мысленно ты уже паришь над скалами вместе с чайками.
Дина любила море. Она могла смотреть на него часами. Оно ей никогда не надоедало.
Я останавливаюсь и смотрю с опасного обрыва вниз. Со скалы срывается обломок и на головокружительной скорости летит в бурлящую стихию. Всего миг — и его поглощают волны.
Дины больше нет. Ее тоже поглотила мгла. Так же, как и обломок скалы, она мелькнула яркой стрелой и погасла. Она никогда не сможет стоять здесь и любоваться суровой красотой природы. Это так горько и так больно, что у меня сводит скулы. Можно ли смириться со смертью того, кто тебе дорог? Не знаю. Кажется, время не лечит. Оно только притупляет боль от потери.
Я бы никогда не вернулся в Россию, но мой отец тяжело болен. Пару недель назад он позвонил и сказал, что больше не может руководить компанией по продаже недвижимости, и вынужден уйти на покой.
После его звонка я вдруг понял, что бегу по кругу. Несколько лет подряд бегу по одному и тому же кругу, объятому пламенем дикой боли. Я не могу изменить прошлое, не могу вытравить из своей души горечь потери. И на смену панике пришло смирение. Я должен вернуться домой. Вернуться и похоронить Дину по-настоящему. Иначе мне никогда не начать все сначала.
И вот, я здесь. Иду по знакомой дороге через набережную в дом отца, чтобы провести вместе с ним и матерью выходной вечер. Но, черт, как же больно. Воспоминания имеют коварное свойство прятаться в знакомых местах. Даже спустя несколько лет их оттуда не вытравить. Они встают за каждым знакомым поворотом, за каждым обломком скалы, за каждой опасной тропинкой. А самое обидное — в первый же вечер встретить здесь того подонка, который виноват в смерти Дины.
Мало того, что он продолжает наслаждаться жизнью в то время, как Дины вот уже несколько лет нет в живых, так еще и собирается жениться.
Милая, невинная Таисия в бесформенных нарядах и не подозревает, что творилось здесь в прошлом. Она даже внятно не может объяснить, для чего выходит замуж, что уж говорить о ясном видении ситуации. Мне жаль Таисию, но я ничем не могу ей помочь. Это ее выбор.
Вот и калитка. За забором родительский дом с уютным садом. Пионы перед входом еще не цветут, но бутоны уже набухли и вот-вот распустятся. Дина любила, когда цвели пионы. Не знаю, как у мамы хватает душевных сил продолжать ухаживать за садом. Лично мне все эти годы хотелось обратить прошлое в пепел — лишь бы снова не ощущать боли, которую хранят в себе напоминания.
Словно чувствуя мое приближение, мама появляется на пороге. Ее лицо озаряет счастливая улыбка.
— Андрей! — спешит она мне навстречу по выложенной плиткой дорожке. — Мой дорогой! Иди скорее, отец едва сдерживается, чтобы не начать резать запеченное в духовке мясо!
Я виновато улыбаюсь. С моей стороны было нечестно бросить родителей и при первой же возможности бежать в другую страну.
Я бодро иду по дорожке к дому и крепко обнимаю маму. В горле першит. Как же мне их не хватало…
— Сын! Наконец, — посмеивается у распахнутого окна отец. — Я собирался начинать без тебя. Пообедаем в беседке, на свежем воздухе? Погода отличная сегодня.
— Пообедаем, — соглашаюсь я.
Беседка. Еще одно страшное место, которое пропитано воспоминаниями. Когда садишься в беседке, вдалеке видна полоса синего моря. Райское место, которое теперь больно ранит.
Мама накрывает стол. Отец ставит на стол бутылку хорошего коньяка и достает небольшие хрустальные стопочки.
— Пока мать не видит, — весело подмигивает мне он.