Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
– Где ваш приятель?
– спросила бабка, посмотрев на ребят маленькими бесцветными глазами.
– Мне он нужен.
– Появился Седой?
– поинтересовался Василь.
– Никто не появлялся, - сухо сказала бабка.
– А приятеля пришлите.
– Он обязательно придет, - сказала Зоя Загородько, но огромная бабка уже не слушала ее: она ушла в работу, и ребята перестали для нее существовать, словно их не было вовсе.
В тире, за ее широкой спиной, треснуло несколько выстрелов.
– Может быть, нашелся Зимородок?
– предположила Зоя Загородько, когда ребята свернули за угол.
–
– резонно заметил Василь.
– Она имя его знает, а нам не хочет говорить.
Через несколько шагов Зоя спросила Василя:
– Василь, у меня красивые губы?
– Не знаю.
– Посмотри внимательно.
– Смотрю.
– Что ты видишь?
– Губы.
А еще через несколько шагов она сказала:
– Знаешь, на кого похож этот Зимородок?
– Не знаю, - признался Василь.
– Он похож на Марата, - доверительно сказала Зоя Загородько.
– Только об этом никто не должен знать. Слышишь?
– Слышу.
...К вечеру, когда тир принадлежал взрослым и выстрелы звучали медленно, с расстановкой, Марат стоял перед бабкой. Она говорила ему:
– Вспомнила... У нас в Жуковке был отряд. Там один парень умел свистать иволгой... Имя его не помню... Есть в Жуковке братская могила. Похоронены партизаны. Имена написаны на камне. В Жуковке у меня тетка живет, Жукова Алевтина. У нас почти все Жуковы... Стрелять будешь? Не будешь, тогда отойди от огневого рубежа. Не мешайся.
– Может быть, его звали Зимородок?
– спросил мальчик.
Но бабка промолчала. Марат понял, что больше он не добьется от нее ни единого слова. И еще он понял, что надо немедленно ехать в Жуковку.
9
Они шли по узкой лесной тропинке, раздвигая руками ветки. Впереди, переваливаясь с боку на бок, шла тетка Алевтина, такая же огромная и грузная, как ее племянница из стрелкового тира. Темные босые ноги не чувствовали колючек и сучков, которые попадались на тропинке.
За теткой Алевтиной шел Марат. Он был поглощен своими мыслями, и ему казалось, что тетка Алевтина идет слишком медленно. За ним шла Зоя Загородько. Она не спускала глаз с Марата. Она смотрела ему в затылок с тихим восторгом, потому что все, что было связано с Зимородком, переносилось в ее сознании на Марата.
Василь шел последним. По его лицу струился пот, а губа, поднятая домиком, пересохла.
Они шли довольно долго, пока внезапно не вышли на поле. Над полем возвышался холмик с белым обелиском. У подножия холмика тетка Алевтина остановилась и, опустив руки, сказала:
– Вот могилка-то. Все тут. И мой Ванятка здесь похоронен.
Ребята приблизились к обелиску и стали быстро читать имена погребенных. И вдруг Зоя Загородько воскликнула:
– Здесь.
Ей стало неловко своего выкрика, и она тихо сказала:
– Зимородок.
Действительно, на каменной доске, в столбике фамилий было написано, вернее, высечено на камне: "Зимородок".
– Все-таки он погиб, - тихо сказал Марат.
– Марат, - Зоя Загородько положила руку на плечо другу, - ты веришь, что он погиб?
Марат молчал. А Василь сказал:
– Тут дело ясное.
Тетка Алевтина стояла за ребятами. Она ушла в свои мысли и как бы окаменела. Может быть, она думала о своем Ванятке?
И вдруг что-то нахлынуло изнутри, и старая женщина заговорила:
– Девять телег стояло здесь на поляне. Девять гробов. И много народу сошлось в этот день в Жуковку. Стоял август. Я помню число - 25 августа. В этот день каждый год собираются партизаны. С каждым годом их все меньше остается... Словно отряд где-то ведет бой. И не все возвращаются. Так вот, в тот день у разрытой могилы речь говорил Петр Ильич...
Ее память воскресила тот тяжелый военный день.
И зазвучал голос партизанского командира:
– Товарищи! Братья! Не судите нас строго, что мы провожаем вас в последний путь без оркестра, в неструганых гробах. Человек ко всему привыкает. Но привыкнуть к утрате друзей он никогда не сможет. Нам без вас будет труднее в бою, а если пуля пощадит нас и мы доживем до победы, нам будет не хватать вас всю жизнь. Мы никогда не забудем вас. Мы накажем своим детям помнить вас. Потому что во всем, что будет потом, - в новых городах, в новых кораблях, в новых дорогах, - будет частица ваших усилий, частица ваших страданий... Прощайте, товарищи, ваша жизнь оборвалась на полпути, вы не дожили до седых бород. Вы останетесь в нашей памяти навечно молодыми. Вы будете учить наших детей, как надо любить Родину. Пусть будет вам земля пухом... Огонь!
И все, кто стоял над свежевырытой могилой, подняли свое оружие и выстрелили. И гул этого салюта грозной волной прокатился по лесам и полям.
– Почему девять?
– спросил Василь.
– Здесь десять фамилий. Ошибка?
– Кто его знает. Только хоронили девятерых. Я-то помню, девять телег прогромыхало по дороге. А дед Аким сколачивал девять гробов. Ему теса не хватило, он ходил по дворам...
– Кого же там нет?
– спросил Марат, показывая рукой на могилу.
– Этого я не знаю, - призналась старая женщина.
– Это знает только Петр Ильич Лучин, партизанский командир.
– Где же он?
– Петр Ильич? Живет в Одессе, на пенсии. Болеет. Жена его партизанская учителка - тоже с ним. А я никого не знаю. Я только Ванятку знала...
Она замолчала. Стала каменной.
– Вот видишь, - сказала Зоя Загородько.
– Надо верить.
– Для чего же написали?
– все не мог разрешить своих сомнений Василь.
Но ему никто не ответил. Ребята стали медленно спускаться с холма.
Они попрощались с теткой Алевтиной. Но та не заметила их, все стояла неподвижная и углубленная в свое давнее горе.
Каждый раз на пути к Зимородку жизнь создавала новые и новые препятствия, словно хотела испытать выдержку красных следопытов. Отчаяние приходило к Марату и его друзьям. Они вешали голову. И вместе с тем в их поиске было что-то живучее, идущее наперекор всему. Сквозь мутные туманы безвестности светил далекий огонек надежды. Они спешили навстречу Зимородку, словно хотели вернуть ему все, что отняла у него война: имя, жизнь.
На лесной полянке, с которой когда-то взлетел маленький трескучий "кукурузник" с пареньком, не знавшим даже, как обращаться с парашютом, на холме с белым обелиском они узнали о его смерти и захотели вернуть ему жизнь. Как скалолазы, которым каждый неприметный выступ помогает сделать еще один шаг к вершине, они ухватились за слово, оброненное теткой Алевтиной: "Хоронили девятерых".