Неприкрытая жестокость
Шрифт:
Она рассказала ему свою историю, когда они вместе сидели, хихикая, на кушетке в доме Марка Шугамена.
— Мне риелтор рассказал, — начала она, сверкая своими фиолетовыми глазами, — такой интересный случай! Мой дом строил Симонс и для себя зарезервировал те апартаменты, в которых я сейчас живу. И он хранил свои денежки дома. Можешь себе представить? А когда Симонс умер, решетки и запоры стали его тюремщиками. Пожарным потребовалось несколько часов, чтобы вскрыть дверь. А там они обнаружили его лежащим на кровати — весь разбухший и в окружении пачек денег. Отвратительно!
— И ты не боишься жить в квартире, где такое произошло? — с Улыбкой спросил он.
— Боже мой! Нет! Там
Постепенно он выяснил у нее все детали. Когда вечеринка закончилась, он проводил ее к автомобилю, поцеловал руку на прощание и больше с ней не встречался, чтобы она невзначай не вспомнила, о чем они говорили. Хотела она его увидеть? Поглядывала ли в надежде на телефон, ожидая его звонка? Если да, то ее ожидания были напрасными. В те дни он только составлял свой список и еще не совершил первого, неуклюжего насилия над Ширли Констебл. Что ж, мужчина должен учиться на собственном опыте, верно? И список нужно пройти полностью, но так, чтобы ни одна из женщин ничего не вспомнила.
Паркуя «шевроле» в привычном месте на Персимон-стрит во вторник, 5 ноября, Didus ineptus не переставал восхищаться своей исключительностью. Это не совпадение, что он начал свою карьеру в високосный год и одновременно в год президентских выборов: удача сопутствует смелым.
Он всегда здесь парковался; он делал это, чтобы владельцы других машин, стоящих на Персимон-стрит, узнавали его. Выбравшись из автомобиля, он не мог не увидеть полицейских. Они были повсюду: проезжали в патрульных машинах, вышагивали парами по тротуарам с открытой кобурой, готовые тотчас достать наручники. Двинувшись в направлении Сидар-стрит, он неожиданно испытал сильнейшее желание отказаться от нападения, но вскоре разозлился на себя за трусость. План А был невыполним, но план Б вполне подходил. Он похромал вниз по Персимон-стрит, приволакивая правую ногу, и в тот миг, когда полицейских не было видно, спрыгнул с тротуара в кусты плана Б, которые живописными группами росли вдоль заборов квартала, выходящего на Сидар-стрит. Солнце садилось; прошло уже полтора месяца со дня осеннего равноденствия, и тени на земле приобрели насыщенный темный цвет.
Кровь пульсировала в жилах, им овладел охотничий азарт — он знал, как и куда собирается попасть, в отличие от этих облаченных в мундиры идиотов. В просветах между кустами он полз по-пластунски, невидимый в маскировочном военном обмундировании, и так до следующих зарослей с низко стелющимися ветками, где мог присесть на корточки, поглядывая то на Сидар-стрит, то на задний двор дома. Дом Катрин располагался примерно в трехстах метрах от Персимон-стрит, но прямо за ним находился дом этих Хохнеров, рядом с Кренберри-стрит. Поэтому он и не мог воспользоваться самыми густыми кустами с той стороны, и план А был отвергнут.
Вдоль забора с тыльной стороны дома Катрин рос рододендрон — шикарный, ветвистый вечнозеленый кустарник, за которым никто не ухаживал. Прямо напротив него и располагалась входная дверь в ее квартиру. Наконец-то! На всякий случай натянув лыжную маску, он достал из кармана три ключа. Он видел, что Хохнеры уже закончили пить свой холодный чай и собираются уйти в дом, а у полицейских не хватит сообразительности расширить зону патрулирования и сойти в сторону с тротуаров. Ему оставалось только положиться на свою удачливость, дабы во время его пробежки до двери с навесом никто не посмотрел во двор.
Солнце скрылось в листве растущего за домом Хохнеров огромного дуба. В сгустившихся сумерках Додо внимательно огляделся и, никого не заметив, рванул к двери Катрин. Ключи легко вошли в замки и провернулись так же, как и ее собственные; почувствовав открытие последнего замка, он
Мир взорвался звуками:
«ААА-ООО-ААА! ВОУ-ВОУ-ВОУ-ВОУ-ВОУ-ВОУ! ААА-ООО-ААА!»
Оглушенный и пораженный, Додо секунды три стоял, прислонившись к двери, потом он резко отпрыгнул в кусты, растущие вдоль дома Хохнеров, и распластался на земле. Он весь дрожал, глаза залил пот, а пронзительные завывания ужасной сирены продолжали эхом отдаваться у него в ушах. Он, Didus ineptus, попался на удочку!
План В. Ему надо убираться восвояси, пока сюда не слетелись полицейские, как мухи на дерьмо. Он скинул рюкзак, снял лыжную маску, куртку, брюки. Из рюкзака он достал несколько алюминиевых трубок и соединил их вместе, потом удостоверился, что его повседневные брюки расправлены и нигде не топорщатся. Шум сирены не стихал. Додо тихонько просочился позади Хохнеров, которые выскочили из дома и теперь стояли перед дверью Катрин. Как змея, прополз он через открытое пространство возле их террасы и снова нырнул в кусты. Далее проскользнул вдоль границы их участка к Сидар-стрит, припал там на некоторое время к земле, наблюдая за спешащими на шум полицейскими, и выскочил на тротуар во время недолгого затишья, откуда и похромал дальше, опираясь на сделанный из трубок костыль. Следующая группа полицейских выскочила из-за поворота на Кренберри-стрит, разделилась, чтобы обогнуть его с двух сторон, и припустила дальше, позволяя ему двигаться к Персимон-стрит и припаркованному автомобилю.
Его останавливали дважды, спрашивали, не видел ли он кого-нибудь; он изображал недоумение, отвечал «нет» и спокойно шел дальше. Идея с костылем оказалась идеальной, к тому же теперь на нем были желтые клетчатые брюки и красная куртка, придававшие ему вид простачка. Он ни у кого не вызвал подозрений, даже у проехавших несколькими минутами позже патрульных машин.
Сучка! Чертова сучка! Как она ухитрилась его переиграть?
Кармайн в изумлении смотрел вокруг. Никто, взирающий на неприступные апартаменты Катрин Дос Сантос снаружи, и представить не мог, какие они красивые внутри. Здесь внешние решетки не были видны; на окнах прямо от потолка и до самого пола струились шелковые занавески, цвет которых постепенно менялся от бледно-зеленого до темно-зеленого — цвета сосновой хвои — и потом снова переходил в светлый тон. Все в комнате соответствовало этим переливам. Ковер на полу был темно-зеленым, потолок — бледно-зеленым. Стулья, диваны и прочая мебель цвета махагон радовали глаз яркой обивкой.
— В гостиной я провожу мало времени, — сказала Катрин. Она уже выключила сирену, которую, кроме нее, никто не мог отключить, и объяснила, что, должно быть, насильник смотрел, как она входит, но, конечно же, не мог увидеть, как она отключает сирену, нажимая на секцию в дверном косяке, которую постоянно подкрашивает, едва покрытие начинает стираться.
Катрин повела их дальше по своему убежищу с искусственным освещением.
После демонстрации четырех спален с решетками на окнах Катрин привела их в студию.
— Здесь я рисую, — сказала она, показывая на стоящую на мольберте незаконченную картину, на которой были изображены высушенные цветы.
— А здесь я шью и вышиваю, — пояснила она во второй комнате.
«Как Дездемона! — подумал Кармайн, уставившись на висящее на манекене облачение священника. — Неужели все незамужние девицы этим занимаются?»
— Ну а вот тут я разрисовываю рукописи, — продолжила девушка, перейдя в третью комнату. — Признаюсь, это мне нравится больше всего. Вы удивитесь, капитан, как много различных людей и учреждений хотят что-то разукрасить.