Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Ты сама не понимаешь, во что ввязываешься. Прекрасным я буду кормильцем в нынешнем своем положении. Сомневаюсь, что и на кусок хлеба заработаю, не говоря уж о том, чтобы обеспечить для тебя тот стиль жизни, к которому ты привыкла.
– Однокомнатный номер в «Астории».
– Моих ресурсов даже и на это не хватит.
– Ты можешь найти работу.
– Сильно сомневаюсь. Нас, Фиппсов, нелегко куда-то пристроить.
– У тебя же была раньше работа.
– Правильно. Я занимал должность портье под началом Дж. Г. Андерсона. Но пост этот я получил не благодаря своим заслугам, а благодаря связям. Мой дядя Теодор разводит сиамских
– Обратно он тебя не возьмет?
Простак рассмеялся слабым обморочным смехом. Он и подумать не мог, что будет когда-то в состоянии засмеяться снова, пусть даже слабо, но этот наивный вопрос невольно рассмешил его.
– Если я правильно прочитал выражение его глаз при нашем расставании, нет, не возьмет ни за что. Но, черт возьми, мы не должны тратить попусту время, рассуждая о работе. Нам надо решить, что ответить Дж. Бромли. Он вот-вот прискачет, горя нетерпением узнать, какой тут у нас счет. Нужно ему что-то сказать.
– Предположим, – размышляла Динти, – мы согласимся на их требования.
– Тогда остаток получится неделимым.
– И то правда.
– По половине из тридцати трех и одной трети процента мне и Оскару… – Простак лихорадочно расхаживал по офису. Совесть буквально грызла его. – Я себя препаршиво чувствую из-за того, что втравил Оскара в это дело. Жил он себе и жил, бедный сломанный цветочек, вполне счастливо. Имел постоянную работу и сбережения в старом носке, а тут я вламываюсь в его жизнь… Свят, свят, свят! – воскликнул Простак на стук в дверь. – Не может быть, что это уже Дж. Бромли.
– Войдите, – крикнула Динти. – Конечно, нет. Он придет не раньше чем минут через двадцать. Возможно, это… А, привет, мистер Поттер!
– Привет, – поздоровался и Простак.
Хотя вечеринка, данная в его честь накануне вечером друзьями и поклонниками, закончилась в шесть утра, выглядел Мэрвин на редкость жизнерадостно, так и бурлил природной энергией.
Он принадлежал к тем счастливчикам, которые словно бы только расцветают от недостатка сна. Критике поддавался только его наряд: хотя давно наступил день – время шло к обеду – он все еще щеголял в белом галстуке и во фраке, более подходящих для вечерних часов. Эксцентричность подчеркивалась надписью, которую чья-то любящая рука нанесла губной помадой на его манишку: «Хелло, малыш!»
Но актер не придавал значения всяким мелочам. Если бы вы попеняли ему, то Мэрвин возразил бы, что главное в человеке – душа. «Лишь бы душа у вас цвела и благоухала, – сказал бы он вам, – а уж внешняя оболочка пусть сама о себе позаботится».
Мэрвин ослепительно улыбнулся старому другу, равно как и его юной подружке, и осведомился, читали ли они газеты.
– Настоящий триумф! – воскликнул Мэрвин. – Столько похвал со всех сторон. Спектакль продержится не меньше года. Но я пришел не только за тем, чтобы сообщить вам об этом, хотя все это очень здорово. Я явился, Фиппс, старый дружище, в роли посла. Если ты не возражаешь, я присяду. Кому-нибудь еще,
Устроившись в крутящемся кресле, Мэрвин закинул ноги на стол.
– Да, – возобновил он свою речь, – я полномочный представитель. Один из тех ребят, которые ведут неофициальные предварительные переговоры. Меня попросили побеседовать с тобой по вопросу чрезвычайной важности. Сегодня утром я прикорнул на полу своей спальни, и спал сном младенца. Но тут мне позвонили снизу и сообщили, что ко мне пришли. Какой-то, видишь ли, гость. «Придушите его голыми руками, – распорядился я. Но они не решились. – Ладно, тогда пришлите этого изверга наверх», – сказал я. Они прислали. И кто, как думаешь, это оказался? Представь, наш старый приятель Дж. Г. Андерсон. После обычного обмена любезностями он попросил меня, чтобы я уговорил тебя купить его отель. Как я понимаю, в вашу предыдущую встречу у тебя не хватило денег на взнос, но теперь, когда ты еженедельно огребаешь миллионы, он решил, что переговоры можно продолжить. Отдаст тебе отель за семьдесят пять тысяч.
– Ого-го-го-о!
– Прошу прощения? Не понял?
– Ого-го-го-о!
Мэрвин озадачился.
– Этой имитацией ржания ты поместил себя в один класс с боевым конем, отпустившим, если ты помнишь, похожее замечание среди пения труб. Но что оно означает? Поподробнее, пожалуйста.
Простак продефилировал к бачку с водой и наполнил бумажный стаканчик.
– Когда он сказал «семьдесят пять тысяч», что он имел в виду? Доллары или центы?
– Насколько я понял – все-таки доллары.
– А впрочем, это и не играет особой роли. Даже и семьдесят пять тысяч центов мой личный счет не потянет.
– У нас, Мэрвин, дурные новости, – вмешалась Динти. – Расскажи ему, Простак.
Путаясь, Простак выложил всю историю, и Мэрвин Поттер, покачивая головой, согласился, что «дурные» – определение в самую точку.
– И что вы намерены делать? – поинтересовался он.
– Сами не знаем. Мы как раз обсуждали это, когда ты пришел.
– Боюсь, придется тебе отдать ему его фунт мяса. Юристы – настоящие дьяволы. В Голливуде я увязал в их гуще как в трясине. Они разнюхивали, что я ем и на чем сплю, шпионили за каждым моим шагом. Помню, однажды…
Но любопытная история так и не была рассказана, потому что в этот момент распахнулась дверь и ворвалась Фанни Леман, агрессивная и целеустремленная, как всегда. Казалось, будто она влетает на сцену, готовясь сразить зрителей наповал номером с шестью булавами. Пребывала она в отличнейшем настроении. Глаза у нее сияли, лицо раскраснелось. Так выглядит женщина, которая вот-вот обдурит кого-то.
– Привет, дети мои! – воскликнула она. – Привет, мистер Поттер!
– Доброе утро, – сказали и Динти, и Поттер.
В минуту, когда требовалось расправиться с трудными проблемами и принять жизненно важное решение, Простаку меньше всего хотелось, чтобы ему мешали, пусть даже и женщина, которая всегда была ему по душе. Но хотя ему недоставало серых клеточек, любезности было не занимать.
– A-а, привет, миссис Леман, – ответил он, надеясь, что голос его не прозвучит предсмертным хрипом.
Однако именно хрипом он и вырвался. Брови у Фанни вскинулись, глаза стрельнули на Динти и обратно. Она остро улавливала настроение, но сейчас даже и самый толстокожий наблюдатель ощутил бы напряженность в атмосфере.