Непристойный танец
Шрифт:
– Месье-месье-месье! Бога ради, осторожнее! Эй-эй-эй-эй! Умоляю вас, поставьте назад, ос-то-рож-не-нь-ко! Там же…
Сабинин не шелохнулся, старательно держа саквояж на весу. В прежнем неудобном положении. Он хорошо усвоил полученные в подвале пансионата уроки и потому догадался мгновенно – слишком свежи в памяти требования нежнейше обращаться с иными веществами и инструментами…
– Поставьте, умоляю вас! Осторожно!
С превеликой деликатностью, словно саквояж был выдут из тончайшего венецианского стекла, Сабинин опустил его на стол. Севшим голосом спросил:
– У вас там что, бризантные вещества?
– Нет, фиал с кровью
Бросился к саквояжу, осторожно раскрыл его, запустил туда обе руки, на ощупь перебирая что-то, невероятно бережно, под едва слышимое стеклянное позвякиванье. «Взрыватели в боевом положении, а?» – подумал Сабинин искушенно.
Шумно, облегченно вздохнув, Джузеппе закатил глаза, его лицо стало мокрым от пота. Обеими руками держа саквояж перед собой, унес его в глубину комнаты, в дальний угол, опасливо оглядываясь так, словно Сабинин вот-вот кинулся бы отнимать. Вернулся к столу, тяжело дыша, налил себе красного вина, – горлышко выбивало барабанную дробь о краешек тонкого стакана, – запрокинув голову, выпил, пренебрегая пролившимися на белоснежную манишку струйками. Лицо его медленно приобретало нормальный цвет. Размашисто осенив себя крестным знамением на католический манер, он тяжело опустился на стул, попытался улыбнуться:
– Кто-то из нас двоих чертовски везучий, мсье. При неудачном обороте дела не то что от нас – от всего этого заведения мало что осталось бы… Хотите кьянти?
Сабинин кивнул, взял протянутый стакан и осушил досуха. Примирительно произнес:
– Ну, простите, Джузеппе, я и предполагать не мог…
Итальянец уколол его быстрым, злым взглядом, потом вроде бы немного помягчел:
– Пресвятая Дева, ну за что мне это? – поморщился он. – Подумать только, что это нас, итальянцев, считают в Европе самыми порывистыми и несдержанными! Так трясти саквояж, где запалы соседствуют с добрыми пятью килограммами…
– Извините, я же не знал…
– Черт знает что! – фыркнул итальянец. – Акция предстоит серьезнейшая, я везу снаряжение от самого Милана, трясусь над ним, как строгий папаша над невинностью дочки, в каждом встречном, бросившем на меня взгляд, чудится шпик, трое суток я почти что и глаз не сомкнул… и вот в безопасном, казалось бы, месте вдруг возникает, как чертик из коробочки, ревнивый идиот… Отдайте браунинг, прах вас побери!
– Вот, возьмите, – смущенно сказал Сабинин, протягивая ему пистолет рукояткой вперед.
Итальянец небрежно сунул оружие в карман брюк, утер пот с лица моментально промокшим насквозь носовым платком и, покачивая под носом у Сабинина указательным пальцем, сказал обиженно и наставительно:
– Друг мой, давайте расставим все точки… Мадемуазель Надежда очаровательна, но меня связывают с ней исключительно интересы общего дела. Более того, сердце мое давно занято другою… – Он достал золотые часы, нажал кнопочку и показал Сабинину вставленную с обратной стороны крышки фотографию очаровательной темноволосой девушки. – Удовлетворят вас мои объяснения?
– Полностью, – сказал Сабинин. – Вот вам моя рука. Простите, я, застав вас у нее, совершенно потерял голову… Не сердитесь, право…
– Ладно, пустяки, – сказал окончательно успокоившийся итальянец. – Я имел уже честь встречаться с русскими социалистами, так что успел немного привыкнуть. У меня есть хороший друг, мы вместе начинали, Бенито Муссолини, не слыхали? Жаль, очень толковый и многообещающий парень. Так вот, подруга у него как раз русская, синьорина Анжелика Балабанофф. Боже, вот это вулкан, куда там корсиканским анархистам из «Смеющегося черепа»… Я на вас не держу зла, товарищ, только, умоляю, оставьте меня,
– О да, разумеется! – вскочил Сабинин.
– И заберите вашу митральезу.
Сабинин, спрятав громоздкий револьвер, попятился к двери, старательно гримасничая, прижимая руки к груди и бормоча нечто невразумительное. За его спиной звонко повернулся ключ в замке. Тогда только он убрал с лица маску нелепого, сконфуженного идиота и направился к выходу, усмехаясь во весь рот.
Однако тут же посерьезнел. События назревали стремительно: нежданно-негаданно оказался прикосновенным к какой-то темной истории, где фигурировали эсеры, иностранные специалисты по подрывному делу, саквояж со взрывчаткой, способной поднять на воздух средней величины здание. Как будто мало было того, что приходилось обитать в набитом взрывчаткой пансионате, способном при малейшей оплошности взлететь на воздух вместе со всеми обитателями… Явный перебор, как в карточной игре фараон. Но если в пансионате от него не было особых секретов, здесь он оказался вовлечен в совершенно непонятную пока тайну из категории смертельно опасных. «Пора из этого как-то и выпутываться, господин авантюрист», – сказал он себе решительно.
Глава вторая
Тяжкая доля взломщиков
Он стоял неподалеку от ворот и лениво наблюдал за суетой здешнего дворника и еще какого-то малого, кажется, племянника Обердорфа – вроде бы видел его пару раз со стариканом. Оба, стоя на верхней ступеньке приставленной к стене лестницы, старательно устанавливали в металлической подпорке, загнанной в кирпичную кладку на толстенных болтах, древко черно-желтого австрийского флага. То ли древко было новое, плохо подогнанное, то ли с подставкой не все ладно, но штандарт ни за что не хотел утвердиться прямо, кренился в стороны, как корабль в бурю, норовил выскользнуть из рук, так что распоряжавшийся снизу этой процедурой Обердорф орал на всю улицу, потрясая своей сучковатой палкой:
– Mistvieh, [30] ты меня перед людьми опозоришь окончательно! Посмотри вокруг, там уже всё в порядке, любо-дорого глянуть! Долго ты там еще, a’bescheissena Haizlputza? [31]
Нужно сказать, старик несколько преувеличивал – у соседних домов и на той стороне улицы еще продолжалась в точности такая же деловитая суета: крепили флаги, императорско-королевские вензеля, растягивали проволоку с фонариками для иллюминации.
«Что у них за праздник, интересно? – подумал Сабинин. – Для тезоименитства императора поздновато, для даты восшествия Франца-Иосифа на престол рано, декабря надо дождаться…»
30
Mistvieh – скотина (нем.).
31
a'bescheissena Haizlputza – засранный золотарь (нем. диалект).
Старина Обердорф выглядел важным и церемонным – в отчаянно пахнущем нафталином сюртуке, ровеснике сражений под Плевной, на коем без труда можно было разглядеть глубокие складки от долгого пребывания в сундуке, в начищенном цилиндре. Его воинские регалии красовались на новеньких ленточках и жарко сверкали, начищенные, должно быть, зубным порошком.
– Доброе утро, герр Обердорф, – сказал Сабинин. – Что это за торжество намечается?
– Доброе… Боже мой, эти бездельники меня с ума сведут! Неужели трудно справиться с таким простым делом?