Непросохшая краска

Чандлер Бертрам

Мы нашли первый зал с рисунками. Нам не было необходимости обходить его и тыкать пальцем. Краска была сухой — и древней.

Мы нашли второй зал. В конце него был незаконченный рисунок. Сверкнула вспышка, когда Сара его сфотографировала. Мы подождали, когда глазам вернулась чувствительность, и стали рассматривать рисунок в свете фонарей. Он не был таким, как другие. На остальных были люди, нападающие на животных, — здесь же были люди, нападающие на людей.

Я осторожно приблизился, вытянув палец… и вымазал его черным

и оранжевым. Я понюхал краску. Она пахла едким древесным углем, тухлым животным жиром.

— Сара, — сказал я. — Капитан Спенс был прав. В этой пещере действительно есть кто-то, кто это рисует. Ты никого не чувствуешь? Может, это какой-нибудь полусумасшедший, выживший при крушении космического корабля? Может, кто-нибудь остался, когда колонию эвакуировали?

— Человек… — пробормотала она, закрыв глаза с выражением сосредоточенности на лице. — Человек — но не с Земли. Присутствует злоба, негодование, и оно приближается… — ее глаза резко открылись. — Джим! Луиджи! Нам лучше мотать отсюда — и быстро!

Затем мы его увидели.

***

Он стоял, сердито уставившись на нас. Он был вполне человеком, если не считать остроконечных, покрытых шерстью, ушей. В нем было мало от предка-обезьяны. Человек был целых шести футов ростом, худощав. Темные глаза на худощавом смуглом лице казались разумными. На нем была юбка из вонючей полуобработанной шкуры какого-то зверя. Руки и предплечья выпачканы примитивными красками, с которыми он работал. Он посмотрел на кляксу на стене, которую я сделал. Посмотрел на мои испачканные руки.

— Скажи ему, что мы друзья! — поспешно сказал я Саре.

— Я стараюсь, — ответила она. — Он не хочет меня слушать. Он закрывается от меня.

— Если он начнет что-нибудь такое… — прорычал Луиджи.

Я отвернулся, чтобы взглянуть на него. Он стоял в напряженной позе, с оружием наизготовку. Я надеялся, что невооруженный художник не начнет ничего «такого», и думал о том, смогу ли я остановить Риццио до того, как он причинит художнику серьезную травму.

Пещерный человек, все еще яростно сверкая на меня глазами, что-то сказал.

— Он сердит на тебя, — сказала Сара. — Очень сердит.

— Попытайся передать ему мысль, что я извиняюсь за то, что смазал его картину, — сказал я.

— Я пытаюсь.

То, что последовало, было, я знаю, непростительной ошибкой с нашей стороны. Почему-то мы трое, даже Риццио, сосредоточились на одном художнике, пытаясь передать ему наши извинения. Нам следовало оставить это нашей специалистке, Саре. Луиджи следовало быть начеку. Я, как координатор, должен был следить за тем, чтобы каждый занимался своей непосредственной задачей. Но каким-то образом этот испорченный рисунок стал для всех нас самой важной вещью во Вселенной.

Мы не были готовы к тому, что произошло. Нас захватил врасплох град камней, швыряемых из темноты с немалой силой и точностью. Луиджи выругался, когда его пистолеты были выбиты из рук. Один из них выстрелил грохотом, особенно оглушительным в этом ограниченном пространстве. Один из камней ударил меня в правое запястье, так что я выронил фонарь, другой попал в живот. Я слышал, как вскрикнула Сара, когда у нее выбило фонарь. В этот момент я уже корчился на полу пещеры, задыхаясь. Я осознавал, что вокруг меня и надо мной идет возня. Голые жесткие ноги вышибли из меня дыхание — то малое, что у меня оставалось после первоначального удара. Что-то сильно ударило по голове, и я потерял сознание.

Приходил в себя я долго и мучительно. Первое, что я осознал, это боль в голове, боль в синяках по всему телу, боль в запястьях и лодыжках. Попытавшись поднять руки к вискам, в которых билась кровь, я обнаружил, что руки связаны. Медленно приоткрыв глаза, я заметил мерцающий свет костра.

Затем увидел Сару. Она лежала недалеко от меня. Она была голой и была связана, так же, как и я, чем-то похожим на полоски шкур. Ужасный испуг охватил меня. Не успел я и слова сказать, как она заговорила:

— Все в порядке. Эти люди находят меня совсем непривлекательной — они предпочитают гораздо более мясистых женщин. Единственный, кого я заинтересовала — это художник, но для этого ему нужно сначала получить разрешение Вождя…

Риццио, тоже голый, лежал за ней. Игнорируя нас, он с яростью смотрел на людей, сидящих вокруг костра. Они — приземистые, коренастые дикари — с интересом перебирали нашу одежду и вещи. Даже такому нетелепату, как я, было ясно, что стрелок с такой же ненавистью смотрит на чужие руки, как женщина, берегущая свою честь.

Несколько в стороне от других сидел художник. Его больше интересовали мы сами, а не наша одежда или вещи. С замиранием сердца я вспомнил слова Сары, но в то же время понимал, что единственно важным для него было бы изобразить нас нетленными красками на вечном камне.

— Если эти люди — каннибалы, — с горечью сказал я, — то мне бы хотелось, чтобы они сожрали первую исследовательскую команду!

— Еще бы! — прорычал Луиджи. — Когда мы вернемся — если вернемся — то, надеюсь, ты отметишь это в рапорте!

Это «если» из уст Луиджи немало шокировало — но, потеряв свои пушки, он чувствовал себя еще более голым и беспомощным, чем Сара и я.

— Перед тем, как обвинять их, — тихо проговорила Сара, — следовало бы просто осмыслить ситуацию… Скажи мне, Джим, ты слышал о том, чтобы первые исследователи когда-либо пропустили целое племя разумных аборигенов?

— Нет. Но для всего когда-то бывает первый раз.

— Ты действительно думаешь, что они могли оставаться неоткрытыми, когда этот мир колонизировали — целое племя?