Нептунова Арфа
Шрифт:
1
Из брюха «Сальватора», зависшего метров на двадцать пять выше, — там, где стены каньона расходились достаточно, чтобы между ними могло втиснуться трехкорпусное тело спасателя, — бил резкий свет прожекторов. Базальтовые стены и нагромождения лавовых подушек на дне казались в этом свете почти черными, а оранжевая окраска патрульной субмарины отливала алым — цветовой контраст, рождавший в душе щемящее тревожное чувство. Впрочем, какая уж теперь тревога! До завершения операции, по самым оптимистическим подсчетам, оставалось не меньше сорока минут, тогда как запас воздуха в субмарине уже иссяк. Даже если водитель умудрялся все это время спать, не двигаться, не волноваться, словом, сократить потребление кислорода до всех теоретически допустимых и вовсе недопустимых пределов, не дышать совсем он не
Азизхан, Яан и Лайош заводили шлаги спущенных с «Сальватора» тросов. Сеть, опутывавшая субмарину, была уже рассечена, и теперь осталось осторожно подтянуть ее повыше, а там сработают захваты, зафиксируют субмарину между двумя нижними корпусами спасательного аппарата, и тот, медленно продувая цистерны, начнет всплывать. Но еще задолго до той минуты, когда он появится на поверхности, — там, в трех километрах над головой, — из днища главного корпуса выдвинется гофрированный хобот, нащупает рубку субмарины, присосется к ней; вспенившись, мгновенно затвердеет герметик; кто-то из экипажа «Сальватора» спустится по этому хоботу, откроет люк и втащит наверх тело патрульного. В том, что это будет уже только тело, Аракелов ни минуты не сомневался: чудес не бывает.
И самое страшное вовсе не это. В конце концов Океанский Патруль — это Океанский Патруль. Тот, кто выбирает эту профессию, неизбежно должен смириться с возможностью пусть даже маловероятной, но реальной тем не менее возможностью погибнуть вот так. Ибо стихия и сегодня оказываетс порой сильнее человека; ибо человек и сегодня не застрахован от ошибок, а здесь, под водой, ошибка чаще всего стоит жизни… Нет, самое страшное, что на этот раз человек погиб в схватке с другим человеком.
Подлость, какая подлость!
Аракелов снова посмотрел туда, где работали трое батиандров его команды. Дело споро двигалось к концу, и он здесь явно не был нужен. Он развернулся и направился к баролифту. Плыть предстояло чуть больше мили — минут десять-двенадцать для скутера, если не форсировать движок. Но торопиться теперь уже было некуда и незачем. Гонка, начавшаяс четырнадцать часов назад, подошла к концу.
В эти четырнадцать часов втиснулось многое. И срочный вызов к начальнику штаба отряда Океанского Патруля, прикомандированного к Гайотиде-Зюйд, — вызов, заставший Аракелова врасплох, потому что только накануне прилетела из Владивостока Марийка, и Аракелов решил по этому случаю воспользоваться всеми накопившимися отгулами (оно, конечно, семейная жизнь, при которой ты проводишь дома от силы три месяца в году, близка к идеалу и гарантирует от пресыщения, но именно потому незапланированные встречи особенно радостны). И выяснение, кого из батиандров аракеловской команды, работавшей по программе «Абиссали-45», можно срочно снять на спасательную операцию. И организация их переброски на обеспечивающее судно: собрать их всех на палубе «Ханса Хасса» за три часа оказалось едва ли не самым трудным. И наконец, сама по себе работа — вовсе не сложная, но закончившаяся совсем не так, как должна была бы. Впрочем, закончилась она только для троих. Азизхан, Лайош и Яан вскоре поднимутся наверх и через несколько часов будут отсыпаться в комфортабельных каютах «Хасса». Если смогут уснуть после такого финала операции, конечно. Аракелову же предстоит еще одно дело. Он окончательно понял это только сию минуту, но подспудно решение зрело в нем все последние часы. С того самого момента, как они начали резать сети, в которых застряла субмарина.
Стены ущелья расступились, и перед Аракеловым раскрылась долина Галапагосского рифта. Еще через три минуты, оставив скутер возле одной из опор баролифта, он скользнул в донный люк и оказался в ярко освещенном сухом отсеке.
Здесь было заметно просторнее, чем в привычном баролифте «Руслана». И то сказать — пятиместная махина, целый подводный дом… Аракелов снял ласты и подошел к телетайпу. Как ни совершенствовалась техника, а от этого агрегата было никуда не уйти: мешал-то не «эффект Дональда Дака», с которым в гелиево-кислородной атмосфере подводных поселков шельфа давным-давно уже научились бороться, а сама перестроенная физиологи батиандров. Увы, батиандр — существо безгласное. Замедленный, вынуждающий к телеграфной лапидарности стиля телетайпный
«Прошу на связь капитана».
Ждать пришлось минут десять. За это время Аракелов успел послать два запроса в информационный банк «Навиглоб», и ответы подтвердили его предположения. Наконец по дисплею телетайпа побежало:
«Капитан на связи».
Аракелов коротко доложил о ходе работ. Собственно, в общих чертах капитан должен был быть в курсе дела, так как «Сальватор» поддерживал с «Хансом Хассом» непрерывную связь по гидроакустике. Да и о том, чего не видели спасатели с «Сальватора», можно было сообщить дежурному оператору, не отрывая капитана, у которого и так хватало забот. Однако это была лишь обязательная прелюдия к предстоящему разговору. Аракелов ожидал, что разговор этот окажется нелегким, что будет спор и придется доказывать свою правоту и свое право, и заранее уже жалел, что на том конце провода не Зададаев, который понял бы все с полуслова, а этот низенький усатый капитан с непроизносимой греческой фамилией Мегалотополопопулос, которую Аракелов еле-еле зазубрил по слогам с пятого раза. Но все получилось иначе. Когда Аракелов изложил свою идею, капитан задал всего два вопроса.
«Резерв времени?»
«Пятьдесят один зеленый час», — отстучал в ответ Аракелов.
«Какая требуется помощь?»
«Встретить меня. Через сорок восемь часов. Координаты рандеву…»
«Добро. Сам ждать не смогу. Сейчас выясню, кто обеспечит встречу. До связи».
Понятно: «Ханс Хасс», громадина, плавучий институт, приписанный к международной базе Факарао, не может прохлаждаться двое суток. У него сво программа, и напряженная. Они уже потратили уйму времени, но покуда речь шла о спасательной операции, никто о своих программах не думал. Теперь другое дело.
Вновь ожил дисплей телетайпа:
«Оперативное судно Океанского Патруля «Джулио делла Пене» прибудет в точку рандеву через сорок четыре — сорок шесть часов. Их бароскаф обеспечит встречу. Желаю удачи».
«Спасибо. Конец связи».
Ну вот, теперь можно браться за дело, Аракелов подобрал и подогнал снаряжение, выбравшись из баролифта, взял скутер — не разъездной буксировщик, на котором только что вернулся, а пятый в комплекте, «кархародон» с нетронутым еще шестидесятичасовым ресурсом. Хотя размерами «кархародон» по меньшей мере всемеро уступал своему живому тезке, это была мощная, маневренная машина, развивавшая десять узлов крейсерского хода и до семнадцати на форсаже: как раз то, что и нужно было Аракелову дл задуманной им почти четырехсотмильной экспедиции. Он забрался в скутер, устроился поудобнее и дал ход.
Однако направился он не к тому ущелью, где попала в ловушку патрульна субмарина, а повернул вдоль края рифтовой долины на северо-северо-запад. Слева, в трехстах-четырехстах метрах от него, круто уходили вверх склоны обрамлявших долину гор. «Кархародон» скользил почти над самым дном. В каком-нибудь десятке метров под ним проплывали пухлые пузыри подушечной лавы; долина здесь была почти совсем пустынной, лишь кое-где поднимались на тонких стеблях крупные, до двух метров, колокольчики стеклянных губок. Трудно было поверить, что рифт — самое активное место океанского дна. Казалось, все тут застыло от века, так было миллионы лет, тысячи, сотни… Так было восемь лет назад, когда Аракелов впервые очутился в здешних местах.
Если разобраться, тогда и началась для него сегодняшняя история, хот сам он об этом и не подозревал.
Начальство попросило подменить — недели на две — заболевшего батиандра на международной подводной биостанции «Лужайка одуванчиков». Аракелов ничтоже сумняшеся согласился, и уже на следующий день разъездной мезоскаф Океанского Патруля, аккуратно состыковавшись своим донным люком с купольным люком станции, доставил Аракелова на место.
Станция была обычная, типовая: тридцатиметровая полусфера, намертво заякоренная на дне Галапагосской рифтовой долины в самом центре оазиса с поэтическим названием «Лужайка одуванчиков». На верхнем из трех этажей станции размещался обширный тамбур с малым пассажирским и большим грузовым купольными люками, на втором — жилые помещения и склады, а на первом — энергетическое сердце станции, реактор, лаборатории и батиандрогенный комплекс со шлюзом для выхода наружу. Аракелов уже бывал на десятке подобных станций и потому мог ориентироваться здесь, как говорится, с закрытыми глазами.