Нераспустившийся цветок

Энн Джуэл Э.

— Таааак… ты одна?

— Угу.

— И возбуждена?

— Угу.

Я чертова катастрофа. У меня в голове каша. Я только что соврал человеку, которому поклялся никогда не врать снова, но, несмотря на все это, я все еще парень и мне нужно это.

— Закрой дверь.

— Уже.

— Боже, я люблю тебя.

— На мне надет светло-розовый кружевной бюстгальтер пуш-ап и соответствующие трусики-стринги.

Святой, святой Иисус. Мне даже не пришлось спрашивать, что на ней надето. Не помню, чтобы видел ее когда-либо такой возбужденной, а дерьмовая часть

состоит в том, что я фактически не вижу ее. Черт возьми!

— Что надето поверх этого?

— Ничего, малыш. Я сняла свитер и джинсы, пока мы говорили о пирогах.

Ох, блин, это не происходит на самом деле. Я расстегиваю свои джинсы и спускаю их достаточно низко, чтобы освободить свой член.

— Оли… я такая влажная для тебя.

Я провожу рукой несколько раз по члену. Она даже не дает мне возможности что-то сказать. Все что я могу — это закрыть глаза и представить себе ее голое тело, сидящее на мне сверху, неустанно скачущее на мне, забирающее весь контроль, прямо так, как она уже делает это.

— Оближи губы, Оли. Ты можешь почувствовать мой вкус? О боже. Я могу видеть тебя, малыш. Я могу видеть, как твоя голова располагается между моих ног. Какая я на вкус?

— Сладкая, ты всегда такая сладкая. Где твои руки?

Ее дыхание медленное и тяжелое.

— На моей груди. Я сжимаю и… о… о боже… щипаю соски. Я люблю, когда ты щипаешь и царапаешь их зубами. — Я слышу ее стон. — Это как… выстрел удовольствия прямиком в мою киску. Я двигаю рукой сильнее и быстрее вокруг моего члена, обводя большим пальцем головку несколько раз.

— Ты делаешь меня таким твердым. Я хочу похоронить себя в твоей теплой, влажной киске.

— Оли… о боже!

— Ты можешь чувствовать меня?

— Да.

— Твои ноги широко расставлены для меня?

— Да.

— Твои пальцы влажные?

— Т-такие влажные, — она задыхается.

— Теперь вытащи их и обведи свой клитор.

— Ооо… дааа…

Я сгребаю в кулак простынь другой рукой.

— Кончай. Сейчас.

— Я-я… я к-кончаю! О боже!

Я толкаюсь себе в руку и позволяю своему возбуждению пролиться на рубашку.

— О, дерьмо… черт… — я задыхаюсь, когда сердце начинает выпрыгивать из груди. Голова откидывается назад, когда дыхание замедляется.

— Вивьен? Ты здесь, дорогая?

Бл*дь, ничто не может меня так быстро вернуть к действительности, как голос моей матери.

— Эм… да. Я здесь.

— Ты в порядке, дорогая? Мне показалось, что ты что-то кричала.

— Эм… нет. Я эм… смеялась. Я разговариваю с Оливером.

— О, ну, тогда открой дверь. Я хочу поговорить с ним.

Если эта женщина любит меня, она не откроет дверь…

— О боже, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь так, будто у тебя жар. У тебя даже испарина на лбу.

Убейте меня сейчас же. Мои родители оба врачи, закончившие Гарвард. Моей маме не понадобится много времени, чтобы диагностировать Вивьен острый случай горячки от секса по телефону.

— Оли, твоя мама хочет поговорить с тобой.

— Ты включила громкую связь?

— Нет.

— Хорошо. Хорошего вам ужина, пришли мне фотографии

своих пирогов и знай, что я не кончал так сильно уже на протяжении нескольких месяцев. Люблю тебя.

— Тоже тебя люблю, Оли, — она хихикает.

— Оливер?

— Привет, мама.

— Ты приедешь домой на Рождество, дорогой?

— Еще не уверен. Пытаюсь свернуть все дела здесь и не хочу пропустить свадьбу Алекс и Шона, поэтому не хочу давать каких-либо обещаний сейчас.

— Что ты имеешь в виду «свернуть все дела»?

— Я имею в виду, убедиться, что Брайс и Митчелл могут закончить все, что я не смогу до того, как поеду домой.

— А Кэролайн?

— С ней всё в порядке, — еще одна ложь, но уже своей маме. Я бы сказал, что я прокладываю короткий путь в ад сегодня, но так как я уже там, какое это на самом деле имеет значение?

— В порядке? Правда?

— Тебе лучше, чем кому-либо, известно, что она никогда не станет прежней снова, но ее доктора думают, что ей лучше, поэтому моя работа здесь окончена.

— А ты?

— Какое значение имеет, что думаю я? — я вздыхаю. — Доктора — эксперты.

— Оливер, я не спрашиваю, что ты думаешь. Я спрашиваю как ты. У тебя есть какой-то прогресс?

— Это не я нахожусь в больнице для душевнобольных.

— Оливер…

— Да. Я отлично, великолепно, невероятно. Я буду дома к свадьбе, поэтому жизнь не может быть еще лучше.

— Ты ходил на могилу Мелани?

— Да, — ложь.

— И?

— И она все еще мертва.

— Оливер!

Я хватаю себя за волосы.

— Прости. Мне просто не нужно это от тебя.

— Я люблю тебя, Оливер. Я хочу, чтобы мой сын вернулся. Он нашел невероятную девушку, и я бы хотела видеть его «долго и счастливо». Поэтому не трать там время попусту. Делай, что нужно, чтобы ты мог приехать домой.

Делать, что нужно? Тупая психологическая чушь.

— Ага, — я кривлюсь, после того, как слово слетает с моих губ. Пожалуйста, пусть она отреагирует на мое «ага» лучше, чем Вивьен.

— Счастливого Дня благодарения, Оливер. Я тебя люблю.

— Тебе тоже. Передавай всем от меня привет.

— Передам.

Я отбрасываю телефон в сторону. Да, конечно, счастливого Дня благодарения. Это был действительно приятный день. Свидетельство лучшей части которого — на моей рубашке. Остальная же часть… Кэролайн — я все еще ненавижу ее.

***

Вивьен

Мне разбивает сердце то, что Оливер ощущает необходимость лгать мне и Джеки. Что он не знает, так это то, что Лили звонила Джеки после того, как его вывели из больницы. Должно быть, это был какой-то материнский инстинкт; она волновалась за него и хотела, чтобы мы знали, что случилось. Она звонила во второй раз, когда добралась домой и обнаружила, что он и все его вещи исчезли. Это было примерно за десять минут до того, как он позвонил мне. Смешно, что он ни о чем из этого не упомянул. Таким образом, мы теперь знаем, что он сломался и больше не живет у Лили и Дуга. Что мы не знаем, так это где он остановился и что происходит у него в голове.