Нерассказанная история
Шрифт:
Миссис Джексон, всплескивая руками, объяснила, как пройти к булочной. Он мог бы поклясться, что она и ресницами хлопала! Похоже, звание писателя произвело на нее впечатление! Не успеет он оглянуться, она попросит сделать ее героиней новой книги!
Когда он спустился вниз, она сидела за стойкой портье, в передней, которую гордо именовала «вестибюлем», и красила губы.
– Мистер Грабовски, – пропела миссис Джексон, – конечно, это всего лишь маленький городок, но это не значит, что мы совсем уж бескультурные. Только в прошлом году мистер Дивер устроил выставку картин в школьном зале. В вечер вернисажа мой муж был нездоров, но я, конечно, была там. Акварели мистера Дивера высоко ценятся. Да, вы увидите, как здесь уважают творческих людей. И если я что-то смогу для вас сделать, чтобы вдохновение не покидало, только попросите. Видите этот колокольчик на стойке? Динь-динь-динь – и я в вашем распоряжении.
Грабовски решил, что миссис Джексон действительно кое-что может для него сделать. Познакомить его с Лидией.
Динь-динь-динь – и Лидия подана
Впрочем… сомнительно. Нет смысла просить, если только она не примет его идею за собственную. Вряд ли миссис Джексон обрадуется необходимости играть вторую скрипку в собственном оркестре.
Когда Лидия появится, он перейдет дорогу и скажет:
– Привет. Вы очень милая. А я давно уже не трахался, так как насчет того, чтобы перепихнуться, дорогая? Ваш дом или мой?
Черт с ним, он едет в Лос-Анджелес. Завтра же утром. Но в Лос-Анджелесе он никогда не найдет себе женщину. Это просто кошмар. Худшее место на земле. Однажды он был там на свидании. Только это скорее напоминало собеседование с работодателем. И его не наняли.
Она не торопилась выйти. Что она там делала?
Грабовски поправил ремень камеры. Поднес камеру к глазам и сделал несколько снимков улицы. Очень оригинальная улица, со своим характером и магазинами, не то что эти безликие торговые центры по всей Америке.
Мимо проехал парнишка на велосипеде, и Граббер снова поднес к глазам камеру. Снимки выйдут чудесные, можно сказать, настоящая эстетика, освещение прекрасное, и солнце низко висит над мэрией. Но искусство нынче не в цене, что бы там ни говорила миссис Джексон.
Пожалуй, вот что нужно сделать: перейти улицу и погладить песика.
Она уже выходит!
Грабовски втянул живот и сделал первый шаг. По дороге навстречу ему шел мужчина, и не успел Грабовски оглянуться, как спаниель бросился к незнакомцу и радостно затявкал.
Тот нагнулся и погладил собачку.
«Это моя реплика, ты, ублюдок, – подумал Грабовски. – Немедленно отпусти собаку».
Но мужчина и не подумал подчиниться. Мало того, зашагал к Лидии.
Очевидно, они знали друг друга. Может, они обменяются несколькими словами и разойдутся?
На таком расстоянии трудно было рассмотреть выражение ее лица. Грабовски вытащил из сумки длиннофокусный объектив. Он никогда не выходил из дома без своей сумки. Даже если хотел всего-навсего заснять жизнь крохотного городишки, потому что камера – единственный способ увидеть то, что перед тобой, и никогда не угадаешь, что именно для этого понадобится.
Он увеличил изображение. И теперь видел ее лицо. Остальное было закрыто плечами собачьего вора.
Грабовски сделал несколько снимков. Чисто рефлекторно.
Спасибо миссис Джексон. Кое-что она забыла сказать о Лидии. Одну деталь, которая могла быть крайне полезной.Граббер вернулся в отель. Бросил камеру и сумку на кровать. Улегся сам. Может, спуститься в вестибюль и позвонить в дурацкий колокольчик? А когда прибежит миссис Джексон и спросит, что ему угодно, он скажет:
– Бутылку «Джека Дэниелса», грамм кокаина и парочку малолетних шлюх. Помогите мне стимулировать вдохновение, если вы истинный ценитель искусства, конечно.
Он поднял камеру и стал просматривать отснятый материал. Довольно средненько. Никаких художественных достоинств, на которые он надеялся.
Он дошел до снимков Лидии. Первый оказался не в фокусе, второй вылез за рамку, на третьем она моргнула, а вот четвертый был прекрасен!
Он стер первые три и, вздохнув, уже хотел стереть четвертый. Но глянул еще раз. Увеличил изображение. Ее губы были слегка приоткрыты, словно она хотела что-то сказать или рассмеяться. Поразительные глаза! Ультрамариновые! Нельзя же осуждать мужика за попытку познакомиться с хорошенькой бабенкой!
Грабовски приблизил эти глаза. Долго в них смотрел. И неожиданно сел. Нашел кабель, соединяющий камеру с лэптопом, и загрузил фото на жесткий диск. Вывел на экран. Невероятно! Он мог бы в этом поклясться!
У него голова шла кругом!
Он вывел снимки, которые намеревался дать на обложку. Расположил обе фотографии бок о бок. Не она. Только глаза те же самые. Абсолютно.
Ему срочно нужно выпить.
Что, если это она? Что, если из этого выйдет сенсация? Самая великая в его жизни!
Разве ее не видели в Абу-Даби и Швейцарии? Что, если все сказочки о том, как она инсценировала собственную смерть, вовсе не сказочки? Все возможно. Тела не нашли. Бывает, что люди хотят исчезнуть и инсценируют свою смерть. Как насчет лорда Лукана? Что случилось с ним? В конце концов, его объявили мертвым, но он только исчез, сразу после того как кто-то, возможно, сам веселый лорд, прикончил няню его ребятишек. Может, он теперь живет в Рио или там, куда успел смыться. К этому времени он уже состарился, но все еще удачлив. Недаром его прозвали Счастливчик Лукан…
Звякнул мобильник, и Грабовски подскочил как ужаленный.
– Тинни, – пробормотал он, – можно, я перезвоню? Тут кое-что наклюнулось.
– Граббер, у меня горяченькое дельце! Руки жжет! Огромные баксы! И это не телефонный разговор.
– Класс! Поздравляю. Я позвоню, как только смогу.
– Говорю, это не телефонный разговор! Ты ничего из меня не вытянешь!
– Я в деле. Я в деле, – заверил Грабовски. – Продался тебе с потрохами. Еду.
Повесив трубку, он уставился на экран.Вполне возможно, он спятил. В конце концов, что он делал последнее время? Переезжал из одного занюханного городишки в другой
Это явно не она. Она мертва. И ничего она не инсценировала. И не была убита секретной службой. И ее не похитили пришельцы.
Но можно многое изменить пластической хирургией. Делают же это беглые преступники!
Но она не преступница.
Утонула, съедена, что бы там ни было. Все истинные иконы умирают молодыми. Джеймс Дин, Мэрилин Монро, Грейс Келли. Да мало ли их. Так уж повелось…
Он снова уставился на экран. Невероятно. Глаза абсолютно одинаковые. Если не считать лучиков морщинок у этой Лидии, отличить их нельзя. Вплоть до крошечного, едва видимого зеленого колечка вокруг правого зрачка.
Он проверил левый глаз: чистый, ярко-голубой. Потом снова правый. Нужно очень пристально всмотреться, чтобы увидеть. Грабовски видел кружок ясно, как тысячу раз до этого.Глава 11
6 февраля 1998 года
Вчера долго гулял по набережной. Левая нога вела себя более прилично по сравнению с прошлой неделей. Иногда я позволял себе присесть на скамью. К ленчу приехал Алан, и мы вместе поели в «Короне и якоре». Пирог и картофельное пюре. Но я ел через силу. Странно, как еда теряет свою привлекательность, едва лишаешься обоняния.
Он поведал последние ведомственные сплетни, хотя я не знаю всех нынешних игроков: слишком много их ушло и пришло за последние года два. Драчки из-за лучшего стола в офисе, служебные романы, скандалы из-за неправомерного расходования дискреционных грантов. Неизбежные вопросы о книге, неизбежные НЕРВНЫЕ вопросы о состоянии здоровья, неизбежное неловкое ерзанье на стуле. Меня внезапно обуяло искушение сказать, что доктор Пател изменила свое мнение и решилась на операцию и что я чудесным образом исцелился. Меня так и подмывало. Принял ли я это за признак «изменения личности», о котором меня предупреждали?
Или тот факт, что я устоял перед соблазном, и есть признак того, что я ничуть не изменился?
Бесполезно размышлять о непредсказуемом… хотя это обычно не мешает мне предаваться пустым раздумьям.
Но все равно, приятно снова видеть Алана.
Попросить его составить прочувствованный некролог? Существует ли какая-то форма? И следует ли организовывать собственные похороны? Конечно, можно бы посоветоваться с Патрисией, хотя ее передергивает, когда я пытаюсь завести разговор на эту тему.
7 февраля 1998 года
Сколько раз я перебирал в голове подробности нашего «маленького плана», попивая «Эрл Грей», «Дарджилинг» или «Лапсанг сушонг». Я хотел отточить каждую деталь, обрисовать каждое препятствие, понять тактику преодоления этих препятствий. Я повторялся с утомительным постоянством, вдалбливая ей каждое наставление, и постепенно превращался в зануду.
– Давайте обдумаем еще раз, – твердил я. – Вы легко введете в обычай каждодневное плавание в море. Все решат, что это стало вашей привычкой. Сначала вас будут фотографировать. В узком кругу вы пожалуетесь, что папарацци не дают вам покоя и из-за них вам придется плавать пораньше. Объявите, в котором часу пойдете купаться, и прикажете охранникам следить за вами. С каждым разом станете отплывать от яхты все дальше и дальше. Пока им станет не по себе. Что вы сделаете, если они попытаются вас остановить?
Она закатила глаза:
– Я их соблазню.
Мне всегда нравится представлять, что я способен принимать ее шутки спокойно.
– Вы действительно считаете, что я смогла бы это сделать? Какого же низкого вы обо мне мнения! – рассмеялась она.
Но все уже было обговорено. План таков: она будет плавать по утрам, до того как все проснутся, чтобы, пробудившись, они видели: к этому времени она уже выполнила утренний ритуал. Ее любовник будет недоволен. Но она покажет ему, в чьих руках власть. Он не посмеет настаивать из страха потерять ее.
В качестве дополнительной страховки она в сопровождении телохранителя подплыла на шлюпке к моторной лодке, где дежурили репортеры из «Миррор», «Сан» и «Дейли мейл», и минут десять болтала с ними о жизни на борту «Рамзеса», после чего сообщила, что завтра до ленча собирается покататься на водных лыжах.
После такого обещания (история вскоре обойдет все моторные лодки прессы) можно было надеяться, что репортеры и фотографы не покинут свои отели с первыми лучами света и уж точно не устремятся к «Рамзесу», только чтобы снять скучнейшие фото принцессы, методично рассекающей волны.
Все это, как мы и намеревались, дошло до прессы. Сначала ее любовник старался не обнародовать информацию о ее ранних купаниях. Команде и телохранителям было приказано молчать, но все открылось, как только на сцене появился Скотленд-Ярд. Но даже еще до этого кто-то слил информацию в прессу. Все к лучшему.
– Лоуренс, – сказала она мне (мы были в Кенсингтонском дворце, и беседа состоялась сразу после того, как она второй раз велела проверить комнату на наличие жучков). – Я знаю, как вела себя последние несколько месяцев. Мне необходимо быть спокойной и собранной. Никаких выходок, никаких истерик. Ничего такого, что могло бы дать людям повод для подозрений, будто я сбежала из-за нервного срыва.