Шрифт:
Часть I. Смерть – это на всю жизнь
День 3-й. Тишина
После похорон я возвращаюсь домой одна. Саша поехал в кафе, потому что не очень-то вежливо бросать народ на поминках. Тем более, если это поминки твоей собственной дочери… Нужно держать лицо, только вот у меня не выходит.
Оказавшись в квартире, скидываю тесные балетки, от которых ломит ноги, и привычно зову Сонечку… Но в ответ раздаётся тишина. Густая. Клейкая. Мёртвая. И только теперь до меня
Боль землетрясением обрушивается на грудь, судорожно пытаюсь дышать, но давлюсь воздухом, будто битым стеклом. Спотыкаясь, бреду в кухню, чтобы выпить воды, но по дороге замечаю небрежно брошенную на спинке кресла пижаму. Сколько раз я за неё отчитывала Соню!
Подхожу ближе и легонько глажу пушистого динозаврика на кофте, весело мне подмигивающего. Колючий воздух вспарывает глотку. Бреду дальше, но взгляд цепляется за лежащую на журнальном столике фигурку сказочной феи.
Протягиваю руку и касаюсь её дрожащими пальцами и вдруг ощущаю до боли знакомый запах печенья, что мы пекли тем трагическим утром. Закрываю глаза, и воспоминания обволакивают сознание, словно густой кисель то самое печенье, если его как следует помакать в чашку…
– Эй, Пончик, ты где?
Забавное прозвище родилось как-то само собой, ещё в первые дни после выписки из роддома. Сонька тогда и вправду походила на булочку с румяными щёчками, а уж рифму сочинить смог бы даже самый ленивый: Сончик-Пончик…
– Мам, я тут!
Соня со всех ног несётся ко мне, напоминая торнадо. Не успев вовремя остановиться, она впечатывается в меня с разбегу и обнимает так сильно, что ещё чуть-чуть и мои ребра хрустнут, но я молчу, крепко прижимая её к своей груди. Такие объятия дорогого стоят.
– Между прочим, я навожу порядок в своей комнате!
– Моя ты умница! – шутливо щелкаю её по курносому носику, – Вот, смотри, это тебе! От нас с папой в честь окончания четвёртого класса.
Я протягиваю небольшой подарок, упакованный в лимонную бумагу с белоснежным кружевным бантом сверху. Сегодня последний учебный день, оценки выставлены. Сонечка вышла отличницей. Так чем не повод порадовать дочку?
– Ух ты!..
Голубые глаза дочери загораются любопытством, а проворные пальчики, вскрыв упаковку, достают долгожданную фигурку маленькой Серебрянки. Мультик о приключениях фей стал любимым у всех девочек от пяти до двенадцати. И каждая грезит о собственной коллекции лесных красавиц. У нас уже есть Динь-Динь, Розетта и Фауна. Теперь очередь Феи воды.
– Это же Серебрянка! – её голос звенит, будто в железную банку насыпали мелочи и хорошенько встряхнули. – Ма-а-м, как кру-уто! Спасибо!
Чмок, чмок, чмок. Это поцелуи обожгли нежностью мою щеку.
– Можно я сбегаю к Юльке, покажу? – сложив ладошки вместе, Соня смотрит на меня умоляюще. – Ну пожа-а-алуйста!
Лучшая подруга дочери живёт двумя этажами ниже нас.
– Ладно, – сдаюсь я, даже не подозревая, что это последний раз, когда я вижу свою дочь живой…
Выныриваю в реальность, хрипя и задыхаясь. Практически вваливаюсь в кухню, где царит идеальный порядок, как будто ничего не изменилось. Но это лишь видимость. Изменилось решительно все.
Открываю шкафчик и провожу указательным пальцем по расставленным в ряд стаканам. Дрожащей рукой беру один, но не удерживаю, и он летит на пол.
Ненавистная тишина разбивается вдребезги. Хватаю следующий стакан и уже сама отправляю его вслед за первым. И вот я уже судорожно выгребаю содержимое шкафов, круша все вокруг. Вилки и ложки тоже летят со звоном вниз.
Неожиданно замираю, когда в руках оказывается радужная кружка с надписью «любимой мамочке» – подарок мне от Сони на 8 марта. Занесённая для броска рука сама собой опускается.
И снова меня окутывает тишина, заползая в уши, в рот, в глаза, в ноздри. И тут, среди мёртвого безмолвия, я вдруг слышу нечеловеческий вой. Не сразу понимаю, что это я сама истошно вою. Сползаю на пол и начинаю орать так, точно меня режут. В какой-то момент во всем этом хаосе звучит посторонний шум, и на пороге кухни возникает растрёпанный Саша.
День 3-й. Поминки
Он все-таки привёз меня в кафе, правда, предварительно заставил принять ударную дозу успокоительных. Но от горя нет лекарства. Таблетки дарят лишь отупение, как будто ты спишь и смотришь со стороны за крушением собственной жизни.
Находясь в каком-то вакууме, заторможенно наблюдаю, как гости рассаживаются за столами, переговариваясь шёпотом и поглядывая на меня с жалостью. Только мне их жалость не нужна. Мне нужна моя дочь, живая и невредимая… Но от смерти тоже нет рецепта.
– Мам, а смерть – это на всю жизнь? – как-то спросила меня за завтраком шестилетняя Сонечка.
И вот я уже оказываюсь на кухне: тону в хаосе утренних сборов и готовлю тосты.
– Да, Сонь, смерть – это навсегда… – поправляю я, густо намазывая тост персиковым джемом.
– Получается, если я умру, ты будешь сильно скучать?
Внимательные глазки следят за мной с интересом, а ладошки гладят маленького жирафа, восседающего у неё на коленях. Плюшевый питомец по кличке Жужа – лучший друг Сони с трёх лет.
– Сильно-сильно…
– Ой, мне тебя будет жалко… – её нижняя губа оттопырилась и задрожала. Вот-вот и моя девочка заплачет.
– Не переживай, ведь у тебя впереди долгая-долгая жизнь! – обещаю я. – А теперь ешь, а то опоздаем в сад!
– Угу, – соглашается Соня, облизывая липкие пальцы и запивая хрустящий хлеб чаем.
А моё обещание не сбылось.
Какой-то шум бесцеремонно возвращает меня в кафе. Хочу уплыть назад по реке воспоминаний, но не тут-то было. Вокруг стоит гул. Оказывается, все заскучали в ожидании еды.
Наконец, скорбные лица присутствующих оживляются, когда официанты вносят подносы с «первым». Начинается борьба за борщ и суп-лапшу. Настоящее противостояние.
– Вообще-то, борщ просила я! – женщина за соседним столом, в которой я узнаю соседку из третьего подъезда, обиженно отодвигает от себя тарелку с лапшой, – Вот так всегда… – вздыхает она, словно потеря борща – худшее, что может произойти с человеком в жизни.