Неравная игра
Шрифт:
— Своей беременностью… тобой. Деннис только и хотел, что остепениться и вести тихую семейную жизнь.
— А ты не мог этого допустить, — взрываюсь я, — и поэтому подставил его, верно?
— Уж не знаю, с чего ты это взяла, но ты ошибаешься.
— Я скажу тебе, Эрик, с чего я это взяла. Это подтвердил член «Клоуторна».
Понятия не имею, в курсе ли он, что мы нанесли визит Томасу Лангу. Впрочем, судя по его озадаченному выражению лица, данное обстоятельство ему неизвестно.
— Томас Ланг, — продолжаю я. — Он рассказал, что моего отца подставил Таллиман.
— А, теперь понятно, —
— Ты хочешь сказать, что он соврал?
— Вовсе нет, он всего лишь плохо осведомлен. Уж ему-то менее всех прочих следовало обращать внимание на слухи и сплетни. Да, твоего отца подставили, но клянусь Богом, я к этому абсолютно не причастен. Признаю, слухи я не опровергал, просто чтобы держать в шорах остальных членов клуба. Ты должна мне поверить, Эмма, я не имею никакого отношения к тому, что твой отец оказался за решеткой.
— Кто же тогда его подставил?
— Это мог быть кто угодно. Когда мы с твоим отцом только разрабатывали систему взаимообмена услугами, то решили, что во избежание нарушений и злоупотреблений один из нас должен оставаться неизвестным. Мы бросили монетку, и я стал Таллиманом, а Деннис — публичным лицом клуба. И поскольку твоему отцу были известны определенные сведения, утечкой которых ряд весьма влиятельных людей ни в коем случае не хотели рисковать, его решению покинуть «Клоуторн» отнюдь не обрадовались. Думаю, любой из тех людей и мог его подставить, чтобы гарантированно лишить возможности разоблачить их делишки в клубе. Он не только на много лет сгинул в тюрьму, но и был полностью лишен доверия — ну кто поверит осужденному насильнику и убийце?
А как мне поверить человеку, уже выставившему себя изощренным лжецом? Пожалуй, последний вопрос поможет мне окончательно решить, принимать ли версию Эрика или же нет.
— Как же он тогда заполучил блокнот и, самое главное, зачем?
— Вскоре после освобождения Деннис вломился в этот самый дом и украл записную книжку. Вполне возможно, еще и сфотографировал все записи услуг, полученных и оказанных членами клуба.
— Зачем?
— Могу лишь предположить, чтобы вычислить того, кто подставил его, и доказать свою невиновность. Тем не менее у него ничего не вышло, и тогда он принялся планомерно шантажировать членов «Клоуторна». Поэтому-то, Эмма, твой отец и прятался всю оставшуюся жизнь. Полагаю, за годы он выжал из своих бывших одноклубников миллионы фунтов. А я только и хотел, что заполучить блокнот обратно, чтобы наконец-то покончить с «Клоуторном».
Внутренне я разрываюсь. Веры Эрику у меня практически нет.
С другой стороны, не могу и отрицать, что его рассказ целиком согласуется с узнанными об отце сведениями: его крупные вложения в «Фонд НТН», роскошная квартира в Чизике, склонность к дорогим вещам и тайное убежище в Бетнал-Грине. Все это действительно свидетельствует в пользу заявления Эрика, что весь остаток жизни отец вытягивал деньги у коррупционеров и скрывался от них.
— Я ведь предупреждал тебя, Эмма, — добавляет старик. — Порой правда оказывается не такой, как нам хочется.
— Что верно, то верно, — огрызаюсь я. — Только
— Я ничего не могу изменить. Честное слово, я сожалею, что все так обернулось.
— Хватит, Эрик. Я уже достаточно наслушалась.
— Тут ты права. Думаю, теперь мне лучше уйти.
Бросаю взгляд на Клемента. Он пожимает плечами и говорит:
— А что нам с ним делать? Чего бы этот козел ни натворил, он не наша проблема, пупсик. Пускай убирается, и мы заберем папки и свалим отсюда.
— Значит, пускай уходит безнаказанным?
Великан упирается взглядом в старика.
— Он заплатит за свои дела. Может, не сегодня, не завтра, но однажды получит по полной программе. Вот увидишь!
— Вечные адские муки, да?
— Типа того.
37
Клемент приказывает Эрику встать. Тот медленно поднимается с кресла, а затем поворачивается ко мне и заявляет:
— Нужно взять ключи от машины Алекса.
— Зачем?
— Я приехал сюда из аэропорта Борнмут на такси. Если возвращаться так же, машину подадут хорошо если только через час. Наверняка никто из нас не хочет торчать здесь столько времени.
— Ладно. И где эти ключи?
— Полагаю, по-прежнему у него в кармане.
В кои-то веки Эрик оказывается прав: мне действительно не хочется проводить в его обществе ни единой лишней минуты, и в особенности пока мы будем работать с документами, что разрушат его карточный домик. Пускай себе улетает в теплые страны, все равно после публикации моей сенсационной разоблачительной статьи его дни на свободе будут сочтены.
Достаю телефон и, прежде чем старик успевает воспротивиться, фотографирую его.
— По старой дружбе, — ухмыляюсь я.
Разумеется, незачем сообщать ему, что снимок послужит подлинным украшением грядущей статьи. Ожидают его вечные адские муки или же нет, уж я-то позабочусь, чтобы муки выпали ему еще при жизни.
Клемент велит Эрику «топать впереди», и все вместе мы покидаем кабинет и по коридору направляемся к выходу. Старик с усилием сдвигает дверь на пару сантиметров, и через открывшуюся щель в помещение тут же врывается поток холодного воздуха.
Уже вступает в свои права вечер, а небо по-прежнему затянуто серыми облаками. Задерживаться на холоде настроения у меня нет совершенно — как, похоже, и у Эрика, который весьма проворно для своего возраста устремляется по лужайке в сторону сарая. Недалеко от трупа Алекса он, однако, замедляется, а потом и вовсе останавливается. Внезапно сникнув, оборачивается к нам.
— Не возражаете, если я немного посижу? — тихо произносит Эрик. — Мне нужно попрощаться с ним.
— Только одну минуту, — смягчаюсь я и чуть отступаю назад.
Хрустнув суставами, старик опускается на колени и склоняется над мертвым крестником. Мне становится немного не по себе от осознания, что его убил, пускай даже и без умысла, стоящий рядом со мной человек, и я отворачиваюсь от печальной сцены.
За лужайкой, метрах в пятидесяти от нас, к серому небу примыкает темно-бирюзовая полоска. А на самом горизонте я различаю слабые огни какого-то корабля. Его капитан либо храбрец, либо безумец, что вышел в такую погоду в море.