Нераздельные
Шрифт:
— Сколько наших погибло в последней операции? — спрашивает он.
Бэм передергивает плечами.
— Откуда мне знать?
— Оттуда, что ты знаешь. — Старки просто констатирует факт. Ему известно, что она собирает все данные — чтобы использовать их против него. Или, может, чтобы изводить себя саму.
Бэм несколько мгновений выдерживает его взгляд, но потом маска напускного неведения спадает.
— Семеро, — цедит она.
— А сколько аистят примкнуло к нам?
Бэм явно не хочется отвечать, но Старки ждет, и она нехотя выплевывает:
— Девяносто три.
— Девяносто три… И двести семьдесят
Бэм не отвечает.
— Так стоит или нет? — настаивает он.
Наконец Бэм отводит взгляд, смотрит в окошко, видит внизу сотни детей…
— Стоит, — бурчит она.
— Так из-за чего мы спорим, спрашивается?
— Мы не спорим, — произносит Бэм и поворачивается, чтобы уйти. — Никто и никогда не спорит с тобой, Мейсон. Смысла нет.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА
Мы живем в страшные времена. Хлопатели терроризируют наши жилые кварталы, беглые расплеты убивают невинных, хулиганствующие беспризорники грозят кровавым мятежом. На государственном и местных уровнях обсуждаются различные меры по обузданию не поддающихся исправлению подростков, но этих мер явно недостаточно. Нам требуется всеохватная национальная политика, направленная на то, чтобы искоренить зло прежде, чем в завтрашней прессе появятся трагические заголовки.
Закон о приоритете общего блага над правами родителей, или просто Билль о приоритете, нацелен именно на это. Он забирает у плохих родителей право распоряжаться судьбой их детей и отдает его в руки Инспекции по делам молодежи, которая, таким образом, получает возможность выявлять и направлять на расплетение наиболее опасных подростков.
Пишите вашим представителям в Конгрессе и сенаторам! Скажите им, что поддерживаете Билль о приоритете. Пока не будет принят этот закон, вашим семьям не знать покоя!
— Спонсор: «Граждане за общее благо»
Когда солнце начинает клониться к горизонту и на пол ложатся длинные тени, Старки нисходит из своего кабинета, чтобы пообщаться с массами. Одни ребята здороваются с ним; другие, слишком напуганные, боятся даже взглянуть в его сторону. Старки без помех движется сквозь толпу. Никто не суется к нему со своими проблемами. В этом еще одно отличие управленческого стиля Старки от Коннора в бытность того начальником Кладбища. Коннора постоянно грузили всякой повседневной чепухой: то унитазы забились, то медикаментов не хватает, и прочее в том же духе. Подчиненные Старки не отваживаются тратить зря драгоценное время их командира. Есть проблема — живи с ней или решай ее сам. Не надоедай вождю всякой ерундой. Его дело — война.
Ужин запаздывает на четверть часа, поэтому Старки наведывается на полевую кухню, где Хэйден Апчерч и его команда обливаются потом, перетаскивая огромные банки с тушенкой.
— Приветствую тебя, о могучий вождь! — изрекает Хэйден.
— Где ужин?
— Мы ожидали подвоза продуктов от нашей «опереточной клаки [8] », но они, похоже, на этот раз прислали только вооружение, никакой еды. Так что сегодня придется довольствоваться тушенкой! — Хэйден выдает свою реплику с весьма довольной миной.
8
Клака — обычно в театрах специально нанятая группа людей, обеспечивающая громкие аплодисменты.
— Чего лыбишься? Тушенка — это же такая гадость!
— Тушишь… э-э, шутишь? А я от нее тушусь… то есть тащусь. Какой еще продукт можно жрать и холодным, и горячим? Тушенка — это же просто туши свет!
Самое отвратное в Хэйдене то, что Старки никогда не удается понять, где кончается его обычная ирония и начинается прямое неуважение к начальству. Одно время Хэйден представлял собой немалую проблему: он отказался работать на Старки, которому требовались его компьютерные навыки. Но позже Хэйден, кажется, смирился и помогал вождю аистят в выборе целей и разработке стратегии. Теперь он разжалован обратно на кухню и отлично справляется с этой работой, хотя и не без доли едкого шутовства. Старки, вообще-то, не доверяет Хэйдену, но куда денешься, если этот парень — единственный, кто может обеспечить регулярную кормежку для шестисот ртов три раза в день. Хэйден Апчерч — необходимое зло.
— Чтоб ужин был на столе через десять минут, иначе я найду тебе замену.
— Ультиматум принят, — роняет Хэйден и возвращается к работе.
Старки находит Бэм в оружейной — она вынимает припасы из ящиков без опознавательных знаков, доставленных на грузовиках тоже без опознавательных знаков. Их благодетели не скупятся, когда дело касается вооружения по последнему слову техники.
— Что там нам прислали? — осведомляется Старки.
— Смотри сам. Штурмовые винтовки, автоматы… И целую кучу Глоков. Должно быть, решили, что для детей поменьше пистолеты — как раз то, что надо. — Ее голос так и сочится желчью, и сарказм у нее куда мрачнее, чем у Хэйдена.
— Считаешь, было бы лучше, если бы они оказались во враждебной обстановке безоружными?
Она не отвечает на вопрос, но когда ее помощники уходят на ужин, Бэм говорит:
— Тебя не мучает, что нас финансируют и вооружают те же люди, что покровительствуют хлопателям?
Старки закатывает глаза. У него на этот счет никогда не было ни малейших угрызений. Дареному коню в зубы не смотрят.
— Да ладно тебе. Мы же не собираемся взрывать себя, — произносит он.
— Пока нет. Но кто знает, чего эти типы потребуют от нас за свои благодеяния?
— Тебе не приходило в голову, что чем больше они дают нам, тем меньше остается для хлопателей?
— Какое великолепное оправдание! — горько смеется Бэм. — «Мейсон Старки: спасу мир от хлопателей за приемлемую цену!»
Она уходит на ужин, оставляя Старки кипеть от бешенства — за нею все-таки осталось последнее слово! Несмотря на весь свой авторитет, после стычек с Бэм Старки частенько чувствует себя приниженным. Она, конечно, весьма ценный кадр, всегда следует за ним в кильватере, обеспечивая гладкое течение дел. Но уж больно часто она стала нарушать субординацию — настолько часто, что с этим нельзя больше мириться. Старки понимает, что Бэм необходима ему для атаки на следующий лагерь. Но после операции… о, тогда, возможно, многое изменится! У него сколько угодно аистят, которые достойно справятся с работой Бэм. Аистят, на которых он может положиться, которые не станут ему перечить и огрызаться.