Нерон. Родовое проклятие
Шрифт:
– Состязания в музыке!
– О да. Среди трубачей и глашатаев, но самые престижные – состязания играющих на кифаре певцов, кифаредов. Обычно они проходят в Дельфах, но музыканты выступают и на менее значительных фестивалях, где зарабатывают просто огромные деньги!
На меня накатила волна воспоминаний о сладостных звуках кифары, которые я слышал во дворце Клавдия.
– Как было бы хорошо, если бы у нас в Риме устраивались такие фестивали вместо этих гладиаторских боев и зрелищ с дикими зверями.
– Не принижай Рим, – сказал Аполлоний. – Ничто
А я их до того дня так и не видел. Надо было как-то уговорить Аникета сводить меня, раз уж Клавдий не собирался выслать мне приглашение.
– Ладно, хватит прохлаждаться, юный Марк! Иди в раздевалку и смажь тело маслом. Готовься к тренировке, сегодня займемся прыжками. Кстати, у меня припасены новые медные гири…
День шел за днем, и моя жизнь казалась чередой повторяющихся событий: тренировки в гимнасии, обследование садов вокруг виллы и бесцельные прогулки по заросшим камышом берегам Тибра.
Там, на его берегах, я часто думал о младенцах, которых сажали в корзину и отправляли по воде навстречу судьбе. Обычно так поступали, потому что они появились на свет после соития кого-то из богов и человека, как, например, Ромул с Ремом и Персей. Порой я ловил себя на том, что заглядываю в заросли камыша, как будто надеясь найти такую корзину. Я понимал, что это мифы, но все равно хотел, чтобы в моей жизни появилось что-то сродни чуду.
Никто не заявлял себя как сына или дочь бога, но боги присутствовали в родословных многих династий. В моем роду сотни лет назад была Венера. Но каково это – быть полубогом, а не каким-то далеким его отпрыском?
В камышовых зарослях я не находил ничего, кроме птичьих гнезд или плавающих на воде веток и листьев. Чудо пришло в мою жизнь совсем с другой стороны.
В один из дней после наших занятий Аникет сказал:
– Он еще жив. Осмелюсь утверждать: визит к этому древнему старику – единственное, что способно заставить тебя забыть о тренировках с Аполлонием.
Мне это не понравилось. В тот день я должен был отрабатывать трахелезеин – захват шеи в борьбе – и уже был близок к совершенству в этом приеме.
– Что за старик? – спросил я, изображая, будто мне интересно.
– Очень древний старик. Его зовут Александр Гелиос.
«Александр Гелиос… Александр Гелиос», – мысленно повторял я, но все без толку; наверное, какой-то грек.
– Древний философ?
– Ну же, Луций, ты не так глуп, чтобы не знать, кто это!
Гелиос…
– Жрец Аполлона?
– Думай, мальчик. Вспомни обо всех браках Марка Антония. Он был женат на Октавии и Клеопатре одновременно, я уж не говорю о двух его женах до них. От каждой у него были дети. Ну еще бы, Антоний не был бы Антонием, не оставь он после себя потомков. Ты происходишь от Октавии. Александр…
У меня перехватило дыхание.
– Тот мальчик с триумфа? Сын Клеопатры?
– Он самый. Мы ведь им интересовались? Так вот, я его нашел.
– Где он?
– Вообще-то, не так уж
– Как думаешь, если он был там, на триумфе Августа, сколько ему сейчас лет?
– Он старый, это точно. – Аникет рассмеялся, а потом уже серьезнее добавил: – Думаю, ему восемьдесят пять или около того.
Я не решился спросить Аникета, как он нашел Александра. Как говорят – это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но при этом я знал, что у него есть связи и свои подходы. В общем, мне очень повезло с учителем!
Нам предстояли переправа через Тибр и довольно утомительный подъем на Целийский холм, где жил старик, но ради встречи с ним я бы прошел путь в десять раз длиннее.
Сын Клеопатры! На его глазах разворачивалась история Рима, которая для меня была именно историей, и ничем больше. Когда его увозили на корабле из Александрии, он смотрел, как маяк становится все меньше и наконец исчезает за горизонтом. Он видел живого Августа. Служил под командованием Друза, когда тот, форсировав Рейн, вторгся в дикие земли Германии.
Мы подошли к основанию холма и принялись подниматься по пологому склону. Вдоль улицы стояли большие дома; крашеные стены без окон не давали даже краем глаза взглянуть, что происходит внутри. Верхушки стройных кипарисов указывали на частные сады. Наконец, уже почти у самой вершины, Аникет остановился напротив небольшого дома, который на фоне соседних казался здесь лишним.
– Зонтичная сосна на углу, дом цвета охры, – сказал он и, чуть ли не на цыпочках подойдя к двери, постучал.
Раб, открывший дверь, подтвердил, что это дом Александра Антония. Ну конечно! В Риме он должен был носить имя отца, а иностранное имя Гелиос наверняка давно отбросил.
Аникет заговорил, жестикулируя в своей обезоруживающей манере, и вскоре раб закивал и открыл для нас дверь.
– Пожалуйста, скажи своему господину, что его хочет увидеть кузен. – Тут Аникет взял меня за плечи и повернул лицом к рабу. – Это Луций Домиций Агенобарб, внук Антонии Старшей и правнук Антонии Младшей, единокровных сестер твоего господина.
Вскоре мы стояли в атриуме и ждали появления хозяина дома. Ждать пришлось долго, так что я успел осмотреться. Дом и обстановка были скромными. Слишком уж скромными для сына царицы. С другой стороны, царица давно умерла и потеряла свое царство.
– Не задавай слишком много вопросов, – шепотом посоветовал Аникет. – Позволь ему говорить. Это может оказаться для него утомительным делом, так что нам не следует донимать его расспросами.
Наконец в конце атриума появился старик, опирающийся на раба. Он был худой, но слабым мне не показался. Как и полагается истинному римлянину, перед встречей с незнакомыми гостями он облачился в тогу.
Подойдя к нам, Александр протянул руки и обратился ко мне:
– Добро пожаловать, кузен, – потом повернулся к Аникету. – Как ты меня нашел? Мне казалось, в Риме меня давно позабыли. Полагаю, если спросить обо мне горожанина, любой наверняка ответит, что я умер.