Нерон. Родовое проклятие
Шрифт:
Какая мерзость!
На арену вышла следующая пара гладиаторов, и Крисп отодвинулся назад. Теперь это был вооруженный лишь сетью и трезубцем ретиарий. Противником ретиария был гладиатор в коническом шлеме с большим щитом и коротким мечом. Нетрудно было догадаться, что задача ретиария – запутать в сети противника, но гладкий конический шлем мешал это сделать. Я не ожидал, что их поединок так меня увлечет. Гладиатор без шлема и доспехов был уязвим, но обладал большей свободой в передвижении. Доспехи не давали противнику двигаться легко и быстро, зато служили надежной защитой. Да, этот бой был проверкой на мастерство для обоих гладиаторов.
В
Толпе ретиарий понравился, люди на трибунах кричали:
– Mitte! [19]
Клавдий встал и, спокойно оглядев трибуны, опустил большой палец вниз и сказал:
– Iugula! [20]
Он и дальше жевал орехи, а гладиатор принял смерть, и все видели его искаженное болью лицо.
19
Отпусти! (лат.)
20
Зд.: Режь! (лат.)
После этого боя я хотел лишь одного – чтобы день поскорее закончился. Клавдий, не обращая внимания на желание толпы, раз за разом обрекал на смерть всех участвовавших в боях ретиариев. Песок на арене стал розовым. Да, его постоянно выравнивали граблями, но под конец желтого песка просто не осталось.
В паланкине на обратном пути домой я сидел молча, а мать всю дорогу непринужденно болтала. Крисп, в отличие от матери, заметил, что я будто язык проглотил, и спросил о причине моего беспокойства.
– Клавдий! – выпалил я. – Он такой жестокий. Даже не обращал внимания на желание публики и стольких приказал убить!
– Лишь ретиариев. Только они бьются без шлемов, и он видит их лица в момент смерти. – Тут мой отчим глубоко вздохнул и добавил: – Нравится Клавдию на такое смотреть.
XIV
Крисп был постоянно занят – консульские обязанности отнимают много времени, – а я вдруг понял, что скучаю по нему, когда его нет дома. Он исполнял свой долг с той же легкостью, с какой носил тогу, а тога – дело хитрое: чтобы в нее правильно облачиться, без помощника не обойтись. И да, это самое неудобное облачение, какое только можно придумать для человека. Признаюсь, я завидовал женщинам, хотя бы потому, что им не предписывалось носить подобное одеяние. Но Крисп как будто никогда не тяготился бесконечными складками ткани и носил тогу так же непринужденно, как и участвовал в дебатах. По вечерам за ужином он часто рассказывал об этих дебатах в своей особенной забавной манере, передразнивая коллег-сенаторов.
Помню, однажды, откинувшись на спинку дивана и попивая вино из кубка, он сказал:
– Они кудахтали и кукарекали, точно старые петухи на скотном дворе. Один хорохорится, другой дрожит от страха.
– И что же вы обсуждали, мой дорогой супруг? – спросила мать, выбирая на блюде кусок повкуснее (а я прямо увидел, как она навострила уши).
– Клавдий проталкивал свой проект гавани в Остии, – ответил Крисп, – и, конечно,
– И какую сторону принял Статилий Тавр? – поинтересовалась мать.
– Мой коллега-консул, соответственно своей природе, предпочел плыть по течению, – пожал плечами Крисп.
– Порой это единственный правильный выбор, – сказала мать.
– Все зависит от того, к чему ты стремишься, – заметил Крисп и потянулся к сваренному вкрутую яйцу в кислом соусе. – Выжить или достичь поставленной цели?
– И к тому, и к другому, – ответила мать.
– Это все хорошо, но мы не одни, и, думается мне, разговоры о гавани и перевозке зерна не особо увлекают нашего Луция.
Крисп наклонился вперед и облокотился на стол. Я возил по тарелке вареные листы капусты и салатного цикория.
– Я прав?
– Ну, не скажу, что мысли об этом не дают мне уснуть… – признался я.
– И от каких же мыслей ты ворочаешься перед сном? – рассмеялся Крисп.
Мне страшно не хотелось говорить об этом в присутствии матери, но я все же ответил:
– О музыке. Я бы хотел овладеть каким-нибудь музыкальным инструментом. – (Мать хмыкнула.) – А еще – научиться править колесницей.
– Такие амбиции можно только приветствовать! – искренне поддержал меня Крисп. – Завтра сенат не собирается, так что я отведу тебя на бега в Большой цирк. – Мать скривилась, но отчим поднял раскрытую ладонь, предупреждая возражения, и добавил: – Да, отведу, и коль скоро я консул Рима, никто не смеет мне этого запретить. Даже супруга – мой самый главный цензор из всех. Ну как, Луций, пойдешь со мной?
– О да!
Как же долго я этого ждал!
Вылазка в город в компании Криспа всегда была настоящим приключением. Он сказал, что этот поход только для мальчиков, мать надулась, а я спросил, могут ли к нам присоединиться Аникет и Берилл. Большинство консулов не захотели бы, чтобы их видели в сопровождении учителей-вольноотпущенников греческого происхождения, но не Крисп. С собой мы взяли только котомки с едой, подушки на скамьи и панамы. И еще Крисп раздал нам мешочки с деньгами, чтобы мы могли делать ставки.
– Это мой вам подарок. Я праздную… кое-что! Всегда есть что отпраздновать, главное – уметь это увидеть, – подмигнул он нам.
«Всегда есть что отпраздновать, главное уметь это увидеть».
Мне показалось, что это неплохой девиз, помогающий принять жизнь в любых ее проявлениях.
– А теперь, коль скоро нас четверо, думаю, будет логично, если мы сделаем ставки не скопом, а каждый на свою команду. Так один из нас точно выиграет.
В этот момент Крисп был похож на азартного мальчишку ничуть не старше меня. Я тогда еще подумал: «Вот ведь, вроде мужчина в возрасте, а как молодо выглядит».
У Криспа были непослушные вьющиеся волосы, жестикуляция слишком энергичная для солидных лет, а лицо… Издалека его легко было спутать с молодым, и только подойдя ближе, удавалось разглядеть морщины и мешки под глазами. Думаю, он сумел сохранить юность внутри себя – как факел, что горит в глубокой пещере.
Мне тогда стало интересно, отчего человек остается молодым и что отдает его в лапы старости? И еще: какая участь ждет меня? Смогу ли я сделать хоть что-то, чтобы на нее, на эту старость, повлиять?