Несъедобное время
Шрифт:
Полный вперед.
Нет, это не сразу, конечно, полный вперед. Это еще сколько челнок замедляться будет, а потом сколько еще челнок разгоняться будет в другую сторону, сколько, сколько…
Ну да это ничего.
Это дело времени.
Остановятся.
Разгонятся.
Тут делов-то на одно поколение, еще не успеют умереть те, кто видел сны про Юмми. А может, еще дети их сны про Юмми посмотрят, – кто их знает, эти сны, говорят, они долго жить могут…
– Ненавижу
Это Лиза. Или Эльза. Или Кэтти. Или еще кто. Он вглядывается в сон, он пытается вспомнить имя женщины – не может.
А женщина срывается на крик:
– Ненавижу тебя! Ненавижу!
Луг, залитый солнечным светом.
Солнце.
Не как на картинках, а настоящее. Он почему-то помнил, что солнце меньше, а оно вон тут какое.
Солнце.
Запахи – какие бывают летом на лугу.
И Лиза. Или Эльза. Или Кэтти. Или еще кто:
– Ненавижу тебя!
Он бормочет что-то про заработки, про долго-мы-с-тобой-еще-в-этой-развалюхе-ютиться-будем, – она не слышит, она ненавидит, ненавидит, ненавидит.
Она останется.
Он уже знает – она останется.
Джеки просыпается.
Ловит сон за кончик хвоста. Отчаянно пытается вспомнить имя – не может, не может, не может. Имя осталось там, он толком не помнит, где, он только знает – там, там, у того берега, от которого когда-то отчалил челнок.
Джеки спускается в архив, наталкивается на очередь, – сегодня все спускаются в архив, сегодня все хотят вспомнить, что было там, там, у того берега. Архив молчит, – нет, не совсем молчит, выдает какие-то цифры и факты, архив ничего не скажет про луг, залитый солнечным светом, и про Кэтти, и про – ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.
И у всех от мала до велика срывается с уст:
– Кэтти.
Ну, или там Лиза, или Эльза, или еще как.
И – по всем отсекам, по всем коридорам, по всему челноку клич:
– Полный наза-а-а-а-ад!
Кто-то, правда, еще возразить пытается, ну вы сами посудите, какая Кэтти, откуда Кэтти, почему Кэтти, это когда было – Кэтти-то, а мы когда, – мы-то, от Кэтти и косточки истлели, и память сама, и…
Его не слушают.
Потом его пристрелит кто-то, потом будут искать – кто пристрелил, так и не найдут, да и не особо стараться будут искать.
Потому что.
Кэтти.
Пришел рай.
Нет, не на земле.
Во сне.
Пришел осторожно, постучался к людям, люди открыли, люди пустили, люди всегда сны пускают. А там озеро, прозрачное, до самого дна, и кажется, что лодка плывет по воздуху. А там еще цветы в человеческий рост. А там еще вода на вкус как вино. И…
Люди просыпаются, сонно потягиваются, вспоминают сон – надо же, какой. было там еще что-то на деревьях, что-то, что-то, что-то… А, ну да, бриллианты на деревьях росли.
Там.
Там, куда так и не причалил челнок.
Люди встают, на работу идут, ну кто где работает, меж собой переговариваются, видели, чего, видели, как, бриллианты на дереве, вино в реке…
Ходят.
Переговариваются.
Смеются.
На пульт управления и не смотрит никто. А? Что? Какой полный вперед, окститесь, куда там полный вперед, смеетесь, что ли…
– В чем дело?
Это она на меня сердится.
Она.
Хозяйка моя.
А я что, а я ничего, а я что могу сказать, ну не получился сон, не получился, кто ж знал, что люди на удочку не клюнут, кто ж знал…
А она все равно сердится, ух, как сердится, плевать она хотела, что там людям понравилось, не понравилось, она жить хочет, а как она теперь жить-то будет, а? Как, спрашивается?
Капитулирующе выставляю вперед руки, спокойно, спокойно, счас, счас все будет, скорее, скорее клею другой сон, уже неважно, какой, сон не клеится, черт их пойми, людей этих, что им надо…
Ей некогда ждать.
Она убивает меня.
И не говорите, что я не могу этого говорить, что меня уже нет в живых. Я и не говорю, меня уже нет, только тень моей тени, воспоминание воспоминания.
С ней шутки плохи.
С Целью-то.
…просыпаюсь.
Я.
И еще я.
И еще много-много разных я.
Ну а как вы хотели, у каждого человека своё я.
Вот они все и просыпаются, каждый со своим я. Беспокойно подскакивают на постели, растирают виски, потягиваются, позевывают, вспоминают. Что-то было, что-то, что-то, нехорошее что-то, что-то…
А.
Ну да.
Черная пустыня до самого горизонта.
Черные тени насколько хватает глаз.
И смерть – со всех сторон.
Люди выходят, на работу идут, переговариваются друг с другом, перешептываются, переглядываются, пере… пере… пере… Это что ж будет-то, да оно не будет, оно уже есть, оно там… там… куда причалит челнок, когда вернется домой…
А потом гремит по всему челноку на тысячи тысяч голосов:
– Впере-о-о-о-од!
Но – шепотки, шепотки, шепотки, да как же это… да это как… да почему… да спасать же надо… да там же эта… Эльза… Лиза… Кэтти… да ей же там каково…
И опять по челноку – на тысячи тысяч голосов:
– Наза-а-а-а-ад!
А там:
– Вперео-о-о-о-од!
А тут:
– Наза-а-а-а-ад!
А там:
– Вперео-о-о-о-оо-д!
Звон клинков.
Выстрелы.
Кто-то поскальзывается в луже крови, кого-то добивают.
– Виноват.
Сонник смотрит на хозяйку, опускает голову:
– Виноват.
Сонник.
Это который сны делает.
Тяжелая работа, что есть, то есть.
А вот теперь сонник смотрит на хозяйку и говорит: