Несколько дней её жизни
Шрифт:
– Конечно можно. Вам сколько копий сделать?
– Две, – не задумываясь ответила Алина.
Она мчалась домой, нарушая все правила дорожного движения, то и дело прикасаясь рукой к большому белому конверту, лежащему на пассажирском сидении, то ли проверяя, на месте ли он, то ли заряжаясь энергией, которая исходила от него. Именно её Алина и хотела сохранить, именно её и везла, чтобы передать Виталию.
Целый месяц прошёл с того дня как он увидел две полоски на тесте. Они сработали лучше любого лекарства, лучше всякой химиотерапии. И с каким удовольствием она звонила Геннадию Ивановичу, чтобы пригласить его в гости, и доказать, что он был не прав, подписав смертный приговор её мужу. Как ей хотелось послушать
– Как вы тут без меня? – спросила Алина, входя в комнату.
– Мама, как всегда, во всех бедах обвинила тебя, – ответил Виталий, явно смутив этим Сару Исаковну.
– Не говори глупости, сынок. Ты всё не так понял. Никого я не обвиняла, я просто сказала, что жена должна следить за мужем. У хорошей жены муж не болеет.
– Только не начинайте, а то я припомню вам от чего умер Давид Аркадьевич, – парировала Алина, понимая, что этим поставила точку в нападках, ведь она знала, что стало причиной того фатального инфаркта; и даже не что, а кто. – Лучше посмотрите, что я вам привезла.
Он положила на журнальный столик тот самый белый пакет и уселась в кресло.
– Что здесь? – с опаской спросила Сара Исаковна.
– А вы откройте, – предложила Алина, – не бойтесь, там нет никаких компрометирующих вас документов.
Свекровь осторожно взяла конверт, повертела его в руках и передала сыну.
– Не понимаю как его открыть. Помоги.
Виталий оторвал липкую ленту и извлёк изнутри две одинаковые фотографии, испещрённые какими-то цифрами и надписями. Одну оставил себе, прижав к груди, а другую протянул матери.
– Что это? – спросила она, доставая из сумочки очки.
– Сара Исаковна, вы никогда не видели снимки УЗИ? – удивилась Алина.
– Нет. А зачем это? Что здесь изображено?
– Не думал я, что моя мать такая тёмная, – разочарованно произнёс Виталий, – мне казалось, что ты как только увидишь эти снимки, сразу запрыгаешь от радости. Кинешься целовать не только меня, но и свою, как ты говоришь, непутёвую невестку.
– С чего бы это?
– Подожди, Виталя, дай я сама объясню, – перебила мужа Алина. – Сара Исаковна, вы что мне сегодня говорили в машине, в чём упрекали?
– Что ты не умеешь заботиться о муже…
– Нет.
– Что ты плохая жена…
– Нет.
– Что ты не можешь родить ребёнка…
– Вот оно! Горячо! – радостно воскликнула Алина. – Я способна, Сара Исаковна! На фотографии ваш внук!
– Как это… Я не понимаю… Ты шутишь…
– Нет, я не шучу. Смотрите, вот он, – Алина ткнула пальцем в чёрную точечку. – Ему уже девять недель. Вы скоро его увидите. Вы скоро станете бабушкой. Присмотритесь. Похож ведь на вас, правда.
Сара Исаковна долго смотрела на фотографию, поглаживая её рукой, потом прижала к груди, и повернувшись к Алине тихо произнесла:
– Прости меня за всё, дочка.
Второй день до…
Нельзя сказать, что три года, которые Алина отработала после окончания института, пролетели незаметно. Она могла бы в красках описать своё пребывание в маленьком городишке, куда её заманил ушлый кадровик, приехавший на дипломирование специально для того, чтобы подыскать падких на обещания хорошей жизни выпускников, но это стало её второй в жизни тайной. Ну а тогда Алина не раздумывая ни секунды подписала все бумаги и побежала собирать вещи, ей поскорее хотелось скрыться от сплетен, опутавших её после того мерзкого инцидента на дне рождения. Она не просто чувствовала, а была уверена, что все в курсе её позора и никакого сострадания ей не дождаться, поскольку молва утверждала, что она сама спровоцировала парней. Вот как ей было выдержать весь этот шквал негатива? Теперь Алина знала ответ.
Поезд уносил её за сотни километров, от места преступления. Так она решила, что случившееся – это и есть настоящее преступление, которое было совершено ею в отношении самой себя. И никого не нужно искать, и не нужно ничего доказывать – улики налицо и признательные показания на столе и приговор оглашён: три года каторжных работ без права быть любимой. Жестоко, но справедливо. Только так можно было выбить дурь, которую порождала её неудержимая похоть.
Алина сидела на нижней полке уткнувшись лбом в грязное стекло и неотрывно следила за тем как сопровождающие поезд провода, то поднимались вверх, то снова плавно опускались вниз, и эта монотонная волна казалась бесконечной.
– О чём грустите? – услышала она за спиной мужской голос.
Алина оглянулась, прервав поток грустных мыслей. Это был кадровик, тот самый, что посчитал себя гением обольщения, почти без боя заполучив дешёвую рабочую силу для своего проектного института.
– Вам, Алина, радоваться нужно, что вырвались на свободу. Будете жить в сказочных условиях, вдалеке от городского шума и суеты. У нас природа такая, что можно умереть от красоты, – продолжил он, так и не выйдя из образа властителя человеческих судеб. – Меня зовут Глеб Константинович.
– Да помню я, – сухо ответила Алина. – А умирать от красоты я пока не собираюсь. У меня ещё есть планы.
– У нас тоже есть планы на вас.
– Как-то двусмысленно прозвучало.
– Не подумайте ничего такого, – начал оправдываться гость, опустив глаза в пол, – я просто имел ввиду, что работы у нас много, а рук не хватает…
– А что вы там прячете за спиной? – перебила его Алина.
– Да так.., – ещё больше смутился Глеб Константинович, и поставил на столик бутылку коньяка. – Это для знакомства.
И оно состоялось… Обет воздержания, торжественно данный самой себе, не продержался и нескольких дней. «Знакомство» затянулось до самого утра, пока состав не прибыл в пункт назначения и проводница не начала метаться по вагону, матерясь и грохоча кулаком в запертое купе.
– Через минуту отправляемся! Просыпайтесь!
Пришлось прыгать уже на ходу, а разбросанные сумки и чемоданы собирать по всему перрону. Алина потом так и не вспомнила, что же заставило её выпить сразу пол стакана коньяка, то ли невинные глаза Глеба Константиновича, которые говорили: «не бойся, я безвредный», то ли желание забыться и провести черту между тем, что было и тем, что будет. Как результат – пустая бутылка, абсолютная бесконтрольность и неудержимое возбуждение только от самого факта, что всё происходит в том месте, где происходить не должно. Как выяснилось, ритмичное покачивание, громкий перестук колёс и храп, доносящийся из-за перегородки, очень способствовали процессу спонтанного соития, да и кадровик оказался на удивление ласковым, внимательным и трепетным обладателем весьма солидного мужского достоинства. Почему-то именно эта картинка лучше всего отпечаталась в помутнённом сознании Алины. Его член был так внушителен и так твёрд, что она даже рискнула попробовать его на вкус, от чего утром было ужасно стыдно смотреть Глебу Константиновичу в глаза. Ей тогда казалось, что случившееся останется тайной и никогда больше не повториться. И вообще трудно было найти оправдание своей слабости, ведь она думала, что тот секс в общаге был последним в её жизни.