Несколько дней
Шрифт:
Иногда Яаков поднимался на высокий холм, что за деревней, становился под большое дерево и часами глядел вдаль, будто ожидая кого-то. Время от времени до него доносились крики и пение итальянских военнопленных из ближайшего лагеря. Яаков прислушивался и улыбался самому себе, будто предчувствуя что-то. Обычно он усаживался на большой валун у обочины шоссе и ждал. От этого ожидания у него бегали по коже мурашки, а пальцы рук судорожно сжимались. В те дни там еще не было автобусной остановки, а когда приняли решение ее построить, то местом для этого выбрали тот самый валун. Водители и прохожие привыкли останавливаться рядом с ним, чтобы обменяться с Шейнфельдом словцом-другим, так что атмосфера ожидания, необходимая каждой автобусной остановке, там уже царила.
Возвратясь домой, он заходил в птичник, чистил кормушки и счищал с заброшенных поилок осевшую на стенках соль.
— Только большие планы и поступки, — повторял Яаков самому себе. — В большой любви есть место только для больших поступков.
Пустые клетки, открытые дверцы и сухой мусор в кормушках словно говорили о том, что самое заветное его желание ждет для своего исполнения лишь нужного часа, когда весь мир вокруг будет готов к этому. Такие мысли пугали, как и размышления о необъятности Вселенной, о бесконечности времени и о невидимых лучах силы притяжения, — все мысли, вызывающие ощущение края пропасти, на дне которой клубится туман.
— Как бутон, ожидающий того единственного дня, когда он раскроется и превратится в цветок, — объяснял он мне, нетерпеливо расхаживая по кухне, как поэт, ищущий утешения в метафоре. — Так же, как улитки, вылезающие из земли зимним днем, каждая в своем месте. Как это объяснить? Откуда они знают? Некоторые говорят, что это Бог. Так я тебя спрашиваю, Зейде, неужели еврейскому Богу нечем больше заняться? Когда температура, влажность и все остальное совпадают в нужном порядке и в нужный момент — у улитки просто не остается другого выбора, и она выползает! И я сказал себе: ты, Яаков, приготовишь все так, чтобы и у нее не осталось никакого другого выбора.
Мы вышли на балкон. Было темно, но Яаков указал рукой на запад, в сторону скрытой темнотой горы Кармель, и заявил:
— Еще пророк Элияу [122] говорил об этом! Если правильно разложить дрова, — учил он, — огонь разгорится сам по себе. Если исполнить по всем правилам ритуал дождя, то на небе обязательно появится грозовая туча.
Яаков пришел в необычайное возбуждение и уныние одновременно. Будто в жару, он то вставал, то вновь садился, бормотал о порядке вещей и о высшем проявлении этого порядка — силе земного притяжения, которая удерживает все на своих местах и сохраняет в мире равновесие.
122
Пророк Элияу — Илья-пророк.
Деревья не ходят, коровы по небу не летают, думал он. Морская вода не выливается на сушу. Звезды, в отличие от людей, не сталкиваются, разбиваясь друг о дружку. Если, следуя тем же законам, собрать воедино все составные части этой огромной мозаики, то последней, потерянной, желанной детали не останется более ничего, нежели встать на свое законное место.
— Так я понял то, что сказал мне Менахем Рабинович о большой любви и о больших поступках, — сказал мне Шейнфельд. — Если все готово: столы, стулья, хупа, платье, угощение и рабби — тогда и невеста будет обязана появиться. И я понял, что все, сделанное мной раньше: канарейки, записки и мольбы, — все это было ошибкой! Не любви я должен был добиваться, не сердца ее и не тела — лишь приготовить саму свадьбу. Так приготовить, чтобы Юдит не смогла не прийти. Toгда-то ко мне и пожаловал мой работник. Когда он пришел, я понял: ну вот, Яаков, закончились твои мытарства! Теперь ты научишься всему, что необходимо для свадьбы, и тогда все встанет на свои места.
Глава 20
Рахель была продана Глоберману зимой тысяча девятьсот сорокового. В ту неделю дул сильный восточный ветер, который приходит в начале адара, а иногда в середине швата [123] и каждый раз обрушивает на долину пять дождливых ночей и шесть солнечных дней без единого облачка.
В третий день Юдит воспользовалась хорошей погодой и уехала вместе с Наоми в Хайфу закупить кое-что по хозяйству, а Моше в их отсутствие продал корову. И сердце, и разум, каждый по-своему, пытаются понять — почему. Однако этот вопрос не столь важен, а ответ на него, если и существует, ничему нас не научит. Ведь даже если многие из читателей познали муки безответной любви, лишь малая их часть выпустила бы ради нее на волю тысячу канареек и еще более немногие продали бы бесплодную телку, единственную привязанность своей работницы.
123
Адар и шват — еврейские месяцы.
Вполне вероятно, что Моше попросту дал себя уговорить; однако возможно, что он взбунтовался или хотел показать, кто в доме хозяин. А может, просто нуждался в деньгах? У меня нет никакого объяснения этому, так же как и многим другим людским деяниям, кроме, пожалуй, любимой поговорки самого Глобермана: «А-менч трахт ун а-гат лахт» — «человек строит планы, а Бог смеется».
Так что причины этого поступка, на мой взгляд, второстепенны, однако последствия его были весьма значительными. Рахель была продана на бойню, мама спасла ее и вернула домой, а через девять месяцев появился на свет я, Зейде Рабинович.
По понятным причинам, продажа Рахель была npoизведена поспешно и скрытно. Рабинович, внезапно осмелевший, и Сойхер, жадность которого возобладали над всеми остальными чувствами, на этот раз не торговались. Глоберман, всегда пересчитывавший банкноты перед тем, как вручить их хозяину коровы, быстро сунул в руку Моше пачку растрепанных купюр, стараясь поскорее улизнуть со своею добычей. Он привязал веревку к рогам Рахель и помахал своим бастоном перед самым ее носом, потому как опасался, как бы эта полутелка-полубычок, сильная и непредсказуемая, не набросилась на него.
— По морде быка хоть можно понять, что он замышляет, а у такого тум-тума ничего невозможно предугадать! — посетовал он.
Однако в отсутствие Юдит Рахель потеряла всю свою отвагу. Она обреченно прошла за Сойхером несколько шагов, затем, жалобно замычав, уселась в человеческой позе посреди дороги, враз превратившись из резвой телки-подростка в несчастную старую скотину, ведомую на убой.
По опыту Моше и Глоберман знали, что в такой ситуации корова может упорствовать часами, и оба порядком нервничали, опасаясь возвращения Юдит.
— Мне не обойтись без твоей помощи, Рабинович, — сказал Сойхер.
Обычно крестьяне помогали ему увести купленного быка. Когда речь шла о дойной корове, хозяин предпочитал удалиться в дом, чтобы не видеть, как ее забирает Сойхер. А если корова была к тому же любимой — безутешный хозяин уходил на дальние плантации и разговаривал там сам с собой, с камнями и деревьями либо направлялся в центр деревни и докучал односельчанам до тех пор, пока Сойхер со своей жертвой не покинут двор и жалобное мычание не стихнет за холмами.