Несладкая жизнь
Шрифт:
– Как пить дать бросит. Женатые все такие. Я уже не говорю о нравственном аспекте, понимаю, что ты из другой социальной среды и от всего этого далека. Еще бы, мать-алкоголичка, росла в деревне за печью, ссать ходила в огород, ну что с тебя возьмешь?
– Моя мама – художница, – не выдерживала Настя, мысленно распиная себя за то, что в самом начале, не разобравшись еще в особенностях Василисиного характера, рассказала той о своих непростых отношениях с этим городом. – И до восьми лет я жила в Москве. У нас была квартира на Тверской. А потом мы переехали
– Но ссать-то все равно в огород ходила? – подмигивала Вася. – Ты вот злишься, а я на самом деле добра тебе желаю.
– Что-то не похоже.
– Антон твой – бабник. Думаешь, ты у него первая? Да он половину постоянных клиенток «Бомонда» перетрахал. Поговаривали, одна даже от него залетела. Красавица, актриса. Мы все думали, что теперь он точно от мымры своей уйдет. Но нет. Он ее жалеет. Любит. Видела бы ты ту актрисульку, не чета тебе!
Но Настя слышала в ее словах другое. То, что сама хотела слышать.
– Значит, ты считаешь, что его жена – мымра?
– Да будь она хоть кем, все равно он ее никогда не оставит.
– А почему бы тебе не написать книгу? – Антон задал этот вопрос таким будничным тоном, словно интересовался временем или погодой за окном.
Они сидели на веранде Mi Piace, пили шабли. Настя то и дело ловила на себе чужие заинтересованные взгляды. Объективно они были красивой, эффектной парой. Широкоплечий холеный Антон в светлом костюме и она, Настя, с точеной статуэточной фигуркой, умело подведенными глазами, в юбке Donna Karan.
– Книгу? – рассмеялась она. – Ты шутишь? Нашел сочинительницу.
– Да нет, не художественную книгу, кулинарную! – улыбнулся Антон. – А что? У тебя полно свежих идей, даже банальные блюда ты готовишь так, что хочется аплодировать и кричать: «Брависсимо!» А твои пирожные? А твои блинные пироги? Ты больше, чем повар, Настя, ты – маэстро еды, ты умеешь дарить наслаждение!
– Но это же не значит, что я могу писать. Кто я такая? Просто повар в маленьком ресторанчике… Кому нужны мои рецепты? Кто воспримет меня всерьез?
– Еще как воспримут! – глаза Антона горели, и Настя вдруг поняла, что он и не думал шутить. – Я не стал бы предлагать, если бы сначала все не обдумал. У меня есть друг, владелец небольшого издательства. Они в основном работают с переводной литературой, но планируют расширяться. Им как раз нужен оригинальный проект, чтобы заявить о себе. А ты… Ты могла бы стать настоящим Джейми Оливером в юбке. Или даже без нее.
– Что ты несешь?
– А что… Приготовление пищи и одновременный стриптиз – такого еще не было… Да не смотри ты так, я просто думаю вслух. Настя, а давай для начала ты запишешь свои самые любимые рецепты. А я почитаю и посмотрю, что из этого можно сделать. Договорились?
– Ну ладно, – с недоверчивой улыбкой Настя пожала плечами.
«Какие глупости, – думала Настя. – Бред какой. Как
Впрочем, по дороге домой она приобрела в ларьке «Союзпечать» толстую тетрадь и несколько ручек. Хм. Писательница.
Она шла, прижимая тетрадь к груди, и ей казалось, что встречные прохожие, глядя на нее, понимают: самозванка. Повар из крошечного городка, без образования и амбиций, малолетка, экс-прислуга, посягнула на святыню, посмела обратиться к самой Музе, призывая ее на свою сторону.
Дома она первым делом налила себе белого вина. Зажгла ароматические свечи, провела ладонью по шершавой поверхности старинного письменного стола. Вся мебель в съемной квартире была старая, морщинистая, с историей, Насте это нравилось. Ей казалось, что она впитывает кусочек чужой жизни, чужих настроений, энергии.
Ну а почему бы и нет? Не боги горшки обжигают. Еще год назад она рассмеялась бы в лицо тому, кто напророчил бы, что вскорости она станет получать тысячи евро в самом известном московском кафе. Что она будет запросто носить трехсотдолларовые туфли, доверять выщипывание бровей одному из самых дорогих косметологов Москвы и спать с мужчиной, от вида которого у многих девушек куда красивее нее дух захватывает.
В конце концов, никто не ждет от нее «Войны и мира». Ей просто надо записать любимые рецепты – понятным и грамотным русским языком.
Подчинившись какому-то порыву, она уселась за стол, открыла тетрадь и написала «Вяленые груши в карамели и ореховом соусе». Первое что пришло ей в голову. Писала медленно, старательно, высунув кончик языка. За грушами следовала лазанья из домашнего теста и мяса молодого ягненка. Потом – тыквенный пирог и компот из ревеня. Потом – заливное из морепродуктов и малиновый чизкейк. Через два часа Насте казалось, что писать кулинарную книгу – проще простого.
Через три часа она перечитала написанное и разочарованно порвала тетрадь.
Все не так, все не то. Как будто бы страдающий крайней степенью снобизма шеф-повар снисходительно продиктовал восхищенной поклоннице рецепт, зная наверняка, что ничего у нее не получится – кишка тонка. Распустил хвост, говорил напыщенными фразами, в красоте которых, как в склизском болоте, увяз смысл.
С другой стороны, если она упростит рецепты, то книга не будет эксклюзивной. Кулинарная литература сейчас в моде, и Настины записки станут одними из многих, затеряются на магазинной полке, не будут ничем отличаться от других.
Нет, надо понять, чем лично она, Анастасия Прялкина, отличается от других поваров. И сыграть именно на этом. Вдохнуть в текст кусочек своей души, придумать такую концепцию, которая наполнит обычные блюда неким символическим смыслом. И сделает их тем, чем еда, собственно, всегда и являлась для Насти Прялкиной, – энергией, афродизиаком, антидепрессантом или снотворным, личным психотерапевтом или озорно подмигивающим внутренним чертиком.
Она сняла телефонную трубку и набрала знакомые семь цифр.