Несломленная
Шрифт:
Алене все трудней было сохранять выдержку. Все то, что ее мучило, жгло вспышками воспоминаний, стремилось выплеснуться, как раскаленная лава из присыпанного пеплом забвения жерла вулкана. Чувствуя, что эмоции вот-вот захлестнут ее и она разрыдается, Алена до боли закусила губу.
– Я хотела, чтобы он не хотел меня. Я ждала неизвестно чего, надеялась, что Феликс меня найдет. Или уже не надеялась…Но в гареме я бы не жила, это точно.
Немного помолчав, чтобы собраться с силами, она тихо добавила, глядя на Рогозина:
– И первый и единственный мой мужчина – это Феликс. И первая близость была с ним на острове. Я думала, что он понял
Последние слова дались ей с большим трудом, голос дрожал, а из глаз тихо, одна за одной, закапали крупные слезинки.
От потрясения в горле пересохло, в висках застучало, и Феликс готов был провалиться сквозь землю, рассыпаться в прах, испариться, только бы избавиться от осознания собственного ничтожества. Его девочка, этот беззащитный отчаянный воробышек готов был пожертвовать жизнью, чтобы отстоять свою честь, свое женское достоинство. А он, упертый осел, натянул на себя по самые уши нимб благодетеля, отпустившего все ее грехи, и не удосужился выслушать то, что его девушка иногда порывалась сама рассказать.
И самое страшное, что на острове, услышав ее вскрик, даже не подумал, что его желанная, его любимая Аленка сумела сберечь себя для него. Он с ужасом почувствовал себя каменным фаллосом, который ритуально-бездушно лишал целомудренности девушек в некоторых племенах. Самый сокровенный, сакральный момент в ее жизни он превратил в бытовое «погреться».
Таких событий, которые впечатываются на всю жизнь в память сердца, души, разума, очень немного. Первый поцелуй, первая близость, свадьба, рождение ребенка. А он даже не поблагодарил свою девочку! Не сказал ей нежных слов!
Он безбожно лажал в отношениях с Аленой, он постоянно все портил. Жгучий стыд, казалось, облил чуть ли не кипящей смолой душу при воспоминании о его реакции на беременность.
Все самое нежное, трепетное, чего заслуживала Алена, он изгадил. А потом еще удивлялся, почему она выглядит такой растерянной.
Идиот!!! Как у нее хватает душевных сил выдерживать все это и каждый день прощать его. Плакать он не умел, но горячий ком из раскаяния и боли уже подкатил к горлу, намертво сдавив его, лишив возможности что- либо сказать в свое оправдание.
Потрясенный услышанным, Рогозин залепил ответного «леща» другу. Тот даже и не пытался защититься. Он готов был попросить еще парочку увесистых затрещин, чтобы физическое воздействие хоть как –то сняло с души сцементировавшийся камень из стыда, душевных терзаний и угрызений совести.
Тут только до сознания Алены достучалась мысль, объяснявшая их странные отношения. Она похолодела. Слезы мгновенно высохли. Их место занял холодный гнев, который полыхал в ее голубых глазах, как огни Святого Эльма. Как всегда, во взрывоопасной ситуации, она обращалась к Феликсу на «Вы» и по имени –отчеству.
Чеканя каждый слог, хлестко, твердо глядя в глаза своему мужчине, она стальным голосом произнесла:
– Феликс Андреевич! И вы могли подумать, что я согласилась бы выйти за вас замуж, будучи беременной от другого?! Так вот вы какого мнения обо мне?! Я не уверена, что даже смогла быть бы с вами, если бы тому человеку удалось овладеть мной. И хоть в этом не было бы моей вины, я чувствовала себя грязной. И расценивала бы как измену.
Каждое слово, будто огненная пощечина, заставляло Феликса все более и более осознавать, что его самокопание, эмоциональная толстокожесть чуть не привели их отношения к окончательному краху. Почему рядом с Аленой он постоянно совершает какие-то
Рогозин первый пришел в себя.
– Ну, господа Ярцевы! С вами, ей Богу, не соскучишься! – только и мог, выдохнув, ошарашено воскликнуть он. Понимая, что Феликс облажался по полной программе, и ему стоило бы еще надавать по башке, но время было для этого неподходящее. Другу срочно нужна была помощь. Иначе Алена раскрутит до предела маховик справедливых обвинений и еще чего доброго бросит этого засранца!
– Алена, а почему ж ты тогда себя ведешь, как нашкодивший щенок?! Да ты, как генерал, должна здесь ходить и приказы раздавать, чтоб этому подлецу на белый свет взглянуть было некогда. Ты на него не обижайся, но, правда, он из-за своих проблем с математикой и из-за твоего неуверенного вида решил, что ребенок – черноглазик. И он бы все равно его любил. Как и тебя. Кстати, я тоже готов идти рекрутом под твое начало, можешь командовать мною сколько угодно. Мы со Светкой решили взять готового. Поэтому, сама понимаешь, шансов пережить беременность у меня нет. А так хочется потрогать животик! Почувствовать, как выпирают ножки, как он ворочается!
Брутальный здоровяк Рогозин выглядел сейчас невероятно, по-детски растроганным, таким сентиментальным, что Алена поневоле умилилась.
Гнев ее, как шаровая молния, наэлектризовавший пространство, от простых слов будущего крестного их малыша стал потихоньку улетучиваться, не принеся разрушительных последствий. Рогозин в работе был профи, а в жизни – весельчак, балагур, видавший виды бабник, в силу чего на жизнь смотрел, не заморачиваясь в философствования. Это позволяло ему сложные жизненные перипетии, как в математической формуле, приводить к одному знаменателю и делать предельно простыми.
Так и сейчас запутавшимся в недомолвках, в возведенных пирамидах домыслов влюбленным он четко и понятно расписал роли, показал, что их проблема просто надумана. И Алена осознав, что Феликс не обязан был читать ее мысли, реагировать на ее терзания, поняла, что они правда, как два идиота, опять усложнили себе жизнь.
– Я боялась, что вынудила Феликса на себе жениться неожиданной беременностью, боялась, что это не входило в его планы. И татуировку скрыла от него, потому что он терпеть не может татуировок. Я обманывала его. И чувствовала себя, правда, вдвойне виноватой. Мне так плохо было.
Опять эмоциональная буря очередным порывом снесла все преграды, и Алена почувствовала, что губы ее задрожали, слезы сначала по одной, затем уже дружным хороводом полились из глаз. Она по-девчоночьи всхлипывала, вытирая кулачками мокрые щеки. Чувство облегчения от свалившегося груза недопонимания и обид, неумения разговаривать о проблемах и как следствие этого недоверие друг к другу – все это, соединившись в гремучую смесь, теперь вытекало бурным потоком слез. Она плакала, как маленькая, и ей безумно хотелось уткнуться в мужскую грудь, почувствовать крепкие, защищающие объятия. И она в растерянности не знала, к кому прислониться. Рогозин был как скала безмятежности, и ему она была безмерно благодарна. Какой же он замечательный! Если бы не его вмешательство, неизвестно, чем все могло бы закончиться. А Феликс…Его она любила и хотела оказаться в его руках, впервые за долгое время без страха, без обиды, без малейшей тревоги.