Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени
Шрифт:
Впрочем, новгородцев привлекали в шведах не столько достоинства их администрации, сколько мушкеты, защищавшие от ужасов казачьего разгула. По землям Новгородского государства бродили бесчисленные казачьи отряды, главным образом запорожцы, формально состоявшие на службе у польского короля. Этот «рыцарский военный народ польской национальности», как гордо называли себя запорожцы, отличался в своих рейдах такими немыслимыми жестокостями, что перед ними меркли похождения шведских наемников, набранных по всей Европе. Казачьи «полковники», возглавлявшие армии головорезов по тысяче и две тысячи человек, соревновались между собой в изощренной изобретательности, с которой они мучили свои жертвы. Запорожцы, к примеру, развлекались следующим образом: насыпали во рты и уши своим русским братьям по вере порох и поджигали
Пик запорожского нашествия на русский северо-запад пришелся на 1611 год, но постепенно шведам удалось вытеснить самые крупные отряды чубатых «лыцарей» со значительной части Новгородского государства.
Шведскими военными операциями в России после захвата Новгорода руководил фельдмаршал Эверт Горн, в то время как Якоб Делагарди вместе с воеводой Иваном Одоевским занимался административной рутиной. Прошения, челобитчики, резолюции… Все решения скреплялись подписями и печатями двух человек — Делагарди и Одоевского. Так называемый Новгородский оккупационный архив, вывезенный в Стокгольм после возвращения Новгорода России в 1617 году в сундуке, обитом красным бархатом, содержит более 30 тысяч страниц документов, которые дают представление о быте этого города при шведах. Сутки напролет работали три городских кабака, были открыты общественные бани, действовала таможня, проверявшая английские и голландские товары, поступавшие через Архангельск. Даже в эти тяжелые годы в Новгороде не переводились модницы, заказывавшие из-за рубежа западноевропейские и восточные ткани, гребни слоновой кости, зеркала, мыло «грецкое» и иглы «шпанские», а их мужья не могли отказать себе в удовольствии приобрести новые игральные карты и шахматы. Последние, по наблюдениям иностранцев, побывавших в Московии, были излюбленным развлечением русских.
Каких только дел не приходилось разбирать Делагарди и Одоевскому! Вот некий Федор жалуется на шантажиста, совратившего его в детстве, а теперь вымогающего деньги за то, что не раскроет эту интимную тайну его отцу. Макарко Гаврилов умоляет заплатить ему за изготовление 22 прикладов к мушкетам, иначе он умрет с голоду. Плавильщик с монетного двора требует наказать троих шведских солдат, которые помогли попу избить его во время кабацкой потасовки. Нищий старик помещик не смог выехать из Новгорода в свое псковское имение из-за новых границ между городами и просит дать ему один рубль на пострижение в монахи и похороны.
Среди челобитных, составляющих значительную часть документов «Новгородского архива», большинство касается так называемых «измен». Шведы запретили населению покидать оккупированную территорию без особого на то разрешения, опасаясь, что это приведет к падению сбора налогов. Одним из инструментов удержания дворян в новгородских границах стала круговая порука: помещики были вынуждены давать так называемые «поручные записи» друг на друга, ручаясь своей собственностью и свободой, что такой-то человек не отъедет за новгородский рубеж, а, проживая в указанных ему пределах, «в мире никаких смутных речей никому» не станет говорить. За неисполнение этих обещаний «порутчики» несли наказание: «и на нас порутчиках пеня пресветлейшего и высокорожденного государя королевича и великого князя Карлуса Филиппа Карлусовича, и наши порутчиковы головы в их головы место».
Новый закон открыл самые темные стороны человеческих душ. Начались повальные доносы. Одни «сигнализировали» властям из страха, боясь, что, придется расплачиваться по своим «поручным записям», другие — из личной неприязни, третьи — желая получить имущество беглеца. Сын наушничал на отца, сестра — на брата. Вот типичные примеры доносов, которые в 1613 году пришлось разбирать Делагарди и Одоевскому. Князь Семен Афанасьевич Мещерский «информировал» новгородские власти о своем двоюродном брате Богдане, метавшемся в годы Смуты, подобно тысячам его соплеменников, между различными властителями России: «А сын, государи, княж Кудеяров, князь Богдан, был в измене у вора во Пскове, отъехал от нас из Орешка, изменил и крест поцеловал на Ивангород к вору, а преж, государи, тот князь Богдан изменил, с Москвы отъехал к вору в табары, и от вора отъехал к королю в Литву, и из Литвы к Москве, и нынеча, государи, тот князь Богдан приехал изо Пскова к вам,
Разбор челобитных с утра и до полудня шел под мерные звуки ударов батогов и истошные вопли, доносившиеся с крепостного двора. Недельщики, назначенные на семь дней выполнять поручения суда, трудились над выколачиванием долгов с неплательщиков. Одних по утрам доставляли из тюрьмы к судейской избе, другие, побогаче — кто мог представить за себя залог, — являлись из дома самостоятельно. Эта пытка называлась правежом, и задолжавшего каждый день били в течение часа по икрам ног. Дольше человек не выдерживал. Подвергшихся мукам увозили с места наказания на телегах, сами они идти не могли. В прежние времена, дав взятку недельщику, можно было вложить в сапоги тонкие железные пластинки, облегчавшие страдания, но в смутные бедные годы у большинства должников не было денег не то что на взятку, но даже на сапоги, чтобы спрятать в них железную защиту. Некоторых бедняг мучили на правежах по году и, не добившись выплаты положенного, продавали в рабство самих или их детей. С каждым месяцем на правеж ставили все больше народу: Новгород беднел, а налоги на содержание шведского войска росли.
«И жителей Новгородских тирански мучил без пощады, разные им приискивая муки, на площадях на правеже бил, немощных и старых людей, вывозя на тележках, и по ногам их приказывал даже до крови, и протчая», — обвиняет Делагарди в пытках Новгородская летопись, составленная вскоре после снятия шведской оккупации. Но на самом деле выколачиванием податей занимались русские, Делагарди лишь назначал сумму поборов. Новгородская верхушка из последних сил старалась оправдать такое доверие: альтернативой мог стать безудержный грабеж, поджоги и убийства, к которым в любую минуту могли прибегнуть наемники. Лучше было не рисковать и самим выжимать из народа последнее.
Единственным выходом, остававшимся у отчаявшихся налогоплательщиков, было бегство. Спасаясь сами, эти люди обычно ставили под удар своих родных и товарищей. Среди документов «Новгородского архива» в Стокгольме есть записи розыска по делам беглецов. Вот, например, история Парфения Нарбекова, скрывшегося из Новгорода в 1613 году. По приказу Делагарди и Одоевского подьячий вместе с тремя пятиконецкими старостами учинил розыск. Четверка пришла в дом к матери Нарбекова Настасье, и та рассказала, как было дело. Нарбеков ушел один, оставив двух своих малолетних детей — Григория и Степана — на произвол судьбы. Ребятишки пришли в Новгород к своей тетке, где их и задержали дознаватели. О дальнейшей их судьбе можно лишь догадываться. Скорее всего, Григория и Степана отдали кому-либо в рабство за пять рублей в год — обычную цену для мальчика по тем временам.
Шведская администрация собирала подати изготовленными в Новгороде копейками с именем последнего царя Василия Шуйского. Деньги были облегченными — из трехсот прежних копеек шведы чеканили триста шестьдесят. «Порча» монеты велась во имя высокой государственной цели — финансирования захвата российского северо-запада. Король Густав Адольф, сообщая в октябре 1612 года Делагарди о предстоящем приезде Карла Филиппа в Выборг, требовал, чтобы Швеция «приросла территориями и крепостями, которые должны отойти ей в награду за большие расходы и продемонстрированную добрую волю».
С тех пор пушки Выборгской крепости много раз салютовали шведским победам на востоке. Эверт Горн, непосредственно руководивший военными операциями в России, одну за другой приводил к присяге на имя Карла Филиппа русские крепости, пользуясь перемирием, заключенным с гетманом Ходкевичем. Король Сигизмунд был вынужден временно забыть о своих интересах на востоке: в начале 1612 года на Речь Посполитую из России накатила волна польских дезертиров, разъяренных невыполнением финансовых обещаний короля перед ними. В обнищавшей России брать было нечего, и восставшие солдаты приступили к грабежу королевских владений.