Несостоявшийся шантаж
Шрифт:
«Парижское кафе» и впрямь выглядело шикарно. Реставраторы порядком потрудились, восстанавливая его колонны с прихотливыми капителями в стиле «модерн», оригинальные лепные украшения и чугунные решетки на окнах.
У входа в казино на Олега и Марту холодно посмотрел лиловый зрачок ультрасовременной видеокамеры «Панасоник». Олег знал: отснятая информация немедленно попадет в банк данных казино, где ее проверяют и процеживают мощные компьютеры. Все казино мира были связаны между собой компьютерными линиями связи. С их помощью они обменивались информацией о нечистоплотных и некредитоспособных
Раньше можно было сфальшивить, допустим, в казино в Маниле и после этого свободно появиться в казино в Мадриде. Теперь такая возможность была исключена. Мошенники автоматически становились изгоями во всех казино мира.
Олег и Марта, как и следовало ожидать, беспрепятственно прошли в дверь «Парижского кафе». В просторном зале казино, богато украшенном позолотой — в соответствии с теми вкусами, которые диктовала мода начала двадцатого века, — у Марты просто разбегались глаза. Она не знала, на что ставить и с чего начать.
—Начнем с рулетки, — шепнул Олег.
Они подошли к вертящемуся кругу с цветными делениями. В нем кувыркался костяной шарик. Он должен быть идеально сферической формы. За этим следит специальная комиссия во главе с хозяином казино. Рано или поздно во время своих забегов по кругу шарик начинает терять микроскопические частицы, его сферическая поверхность перестает соответствовать идеалу, и его тут же изымают. А на круг кидают новый.
Олег подошел к крупье, выложил пачку только что полученных из денежного автомата кредиток и тихо проговорил:
— Ставлю на двадцать девять.
Следя за тем, как раскручивается рулетка, Олег старался сохранить безучастный вид. Но Марта заметила, что это ему удается с трудом. В уголках его глаз затаился лихорадочный блеск. Было ясно: Олег воспринимает игру всерьез.
Первая ставка обернулась неудачей. Но Смирнов вытащил новую пачку денег. И снова поставил на двадцать девять.
На этот раз он получил ничтожный выигрыш — что-то около полусотни франков. Нетерпеливым жестом Олег сунул их в карман и снова сделал ставку на двадцать девять. Марта заметила, что с каждым разом сумма денег, которые он бросал на кон, возрастала, и хотела попросить Олега играть осторожнее, но он, следя за скачками шарика, даже не пытался скрыть азарта. Смирнов раскраснелся, то и дело вытирал с лица пот, хотя в зале было прохладно, неслышные вентиляторы постоянно прокачивали воздух. Марта, например, здесь откровенно мерзла…
Когда очередная попытка Олега сорвать куш провалилась, Марта решительно взяла его за локоть и горячо зашептала на ухо:
— Я не прошу тебя прекратить игру, но… остановись, вдумайся в то, что происходит!
Смирнов посмотрел на нее невидящим взглядом и выгреб из кармана последнюю пачку кредиток. Снова на двадцать девять — и снова жалкий триумф, примерно сто французских франков.
Марта взмолилась:
— Да образумься же ты, наконец!
Но Смирнов легонько отстранил ее рукой и проследовал к телефонам.
Набрав номер Брюса Локкарта, Олег попросил перевести на его счет гонорар, который должен быть выплачен ему за работу на израильтян.
Локкарт заверил Олега, что немедленно распорядится о перечислении денег, и Смирнов вернулся в зал.
Правилами казино разрешалось брать деньги в долг. Олег взял тридцать тысяч франков и снова подошел к рулетке. На Марту он даже не взглянул. Казалось, весь мир для Олега сосредоточился на миниатюрном круге.
На этот раз он решил переменить тактику.
— Ставлю на двадцать семь, — сказал он банкомету.
Тот заученным жестом закрутил рулетку. Двадцать семь так двадцать семь. Какая ему разница?
«Двадцать семь — это трижды по девять, — кусал губы Олег. — И тройка, и девятка считаются счастливыми цифрами. На востоке они неизменно приносят удачу. Должно повезти и мне!»
Но и этот заход был неудачным. Оставалось ждать, когда деньги будут переведены из Лэнгли на его кредитную карточку.
Олег прошел в бар, заказал рюмку водки. Но едва пригубил ее. Перед глазами все время плясал шарик. Страстно хотелось, чтобы он остановился на цифре двадцать семь.
Смирнов не заметил, как подошла Марта. Ее губы были плотно сжаты, лицо — бледное и строгое.
— Будешь играть? — спросила она.
Смирнов кивнул. Марта круто повернулась и ушла. Больше он в казино ее не видел.
Вернувшись к рулетке, Олег вновь поставил на двадцать семь. Рулетка раскручена, шарик скачет, но попадает не туда… Озлобленный до предела Смирнов снова начинает игру. Ставки растут. Деньги тают…
Олег вернулся в отель под утро. Ночная тьма уже растворилась в легком тумане, наползавшем на Монако со стороны моря. Осторожно прошел в гостиную, позвонил в ресторан отеля, потребовал бутылку джина. Плеснув джин в стакан, бросил туда дольку лимона и кубик льда. Машинально потирая запотевший стакан пальцами, приложил его к щеке. Стакан приятно холодил разгоряченную кожу. Только теперь можно было подвести итог его визита в казино.
Он спустил все, что имел. Деньги за участие в расследовании обстоятельств похищения израильских боеголовок. Всю наличность, которую имел на своем счету в «Америкэн Экспресс». Все сбережения, накопленные на счетах в «Кредит Свисс» и в «Объединении швейцарских банков».
Из правого кармана брюк Олег выгреб свой выигрыш. Это были в основном пятидесятифранковые купюры. Их едва хватит на оплату двухдневного пребывания в этом номере.
Больше денег у Олега вообще не было. «Слава Богу, — криво усмехнулся он, — что я не подумал заложить свой дом в Швейцарии и играть на эти денежки».
Олег взял стакан, подошел к окну, из которого открывался изумительный вид на квартал Фонвьей и Океанографический музей.
«А ведь мы даже не побывали в музее, — почувствовал Смирнов угрызения совести. — Теперь же, — он взглянул на тоненькую пачку кредиток, — у нас просто не хватит денег, чтобы пойти туда».
Сморщившись, он выпил джин, подошел к кровати. Марта спала. Дыхание ее было ровным и чистым, как у ребенка. На лице застыло обиженное выражение.
Смирнов наклонился над женщиной и коснулся губами ее щеки. Марта слегка вздрогнула, нахмурилась. Но уже в следующее мгновение легкие морщинки на ее высоком чистом лбу разгладились, и лицо приняло умиротворенное выражение.