Шрифт:
Доктор Йозеф Менгеле сидел в просторном кабинете, склонившись над записями исследований. Он был достаточно молод, но в научных кругах его уже успели заметить. А посему он, полный своеобразного вдохновения, взращивал в своем разуме десятки, сотни новаторских идей. И ему абсолютно не было дела до того, что обо всем этом подумают окружающие, особенно если те – самые заурядные люди. В конце концов, ученым здесь был именно он.
В повседневной жизни его мало что занимало, совсем другое дело – медицина. Превозмогая себя, ему приходилось присутствовать на множестве торжественных вечеров. Он откровенно недолюбливал сопровождавшие их праздные, бессмысленные на его взгляд разговоры. Но как только речь в одной из
Однако пыл его быстро угасал, лишь только разговор менял свое русло. Менгеле снова становился незримой тенью, неприступной стеной отгораживаясь от окружающих.
Германия стояла на пороге войны, так что медицина отнюдь не являлась излюбленной темой, которую обычно обсуждали люди. В своих экспериментах Менгеле часто заходил слишком далеко. Он прекрасно понимал это и останавливал научные изыскания в самый последний момент. Несмотря на отстраненность от всего мирского, человеческую природу он уважал. В каком-то смысле именно данное обстоятельство было камнем преткновения на пути его развития. Он знал это, но поделать с собой ничего не мог. Жалость и страх все время брали свое.
Теперь же эксперимент, который он собирался поставить, казался ему грандиозным. Как бы он ни просил, ему не дали ни одного заключенного, который согласился бы, к примеру, на условиях последующей амнистии, помочь развитию медицины своим телом и разумом. Тогда доктору пришла, как ему казалось, светлая идея поставить опыт на себе. Ведь подобная жертва была во благо науки, не так ли?
Осторожно обсудив это с коллегами, он вскоре нашел еще двух добровольцев, полностью разделявших его взгляды.
Исследования Менгеле в тот момент были направлены на изучение реакции организма на длительное отсутствие сна. И если войне действительно суждено было начаться, то все, что он делал, могло оказаться весьма полезным для армии.
На собрании, где доктор смело выдвинул свои идеи, он меньше всего ожидал, что они будут столь резко отвергнуты. Но чувство глубокой досады вскоре сменилось строптивым позывом – поставить эксперимент на себе ему не запретит никто.
В том, что он не сможет спать около пятнадцати суток, доктор уверен не был. Скорее полагал, что, несмотря на все его усилия, природа все равно возьмет свое. Именно поэтому он заготовил по пятнадцать шприцев с инъекцией для себя и коллег. Препарат был разработан им лично, но в его действии он не сомневался. Менгеле вообще редко ставил под сомнение плоды своего научного гения, и чаще всего оказывался прав. Прозрачная жидкость желто-зеленого цвета должна была лишить испытуемых желания отойти ко сну, по крайней мере, на сутки. Также для каждого им были подготовлены по паре наборов для срочной медицинской помощи, реанимации, и еще по одному шприцу – инъекции, способной в течение нескольких минут нейтрализовать действие первоначального препарата.
Доктор был доволен. Казалось, он предусмотрел все. В стенном шкафу находились запасы еды, которой хватило бы на месяц. На столе поблескивал пока еще пустой дневник в коричневом кожаном переплете, куда Менгеле намеревался ежедневно вносить записи о своем состоянии и состоянии коллег. Он даже не поскупился на две запасные чернильницы и несколько перьевых ручек.
Счастье переполняло его. Эксперимент можно было начинать. Примерно через полтора часа к нему присоединились добровольцы, Марк и Винфрид. Они выглядели бодрыми и преисполненными решимости – обязательным условием перед началом столь важного для них троих события было хорошенько выспаться.
Улыбнувшись, Менгеле достал ключ и накрепко запер дверь одного из подсобных помещений научной лаборатории, которым ныне никто не пользовался. Возможность выйти отсюда и выпустить остальных была теперь только у него. Но коллеги не имели ничего против этого, они всецело ему доверяли. Окон внутри тоже не было. До самого конца эксперимента их должен был сопровождать только искусственный свет.
За день до назначенного дня доктор распорядился о том, чтобы в течение пятнадцати дней их никто не беспокоил. После он обязался выйти самостоятельно. Если же этого не произойдет, дверь надлежало взломать и оказать ему и коллегам требуемую медицинскую помощь. Впрочем, все это были лишь формальности. Как и всегда, Менгеле был в себе уверен.
– Что ж, друзья, благодарю вас за вашу самоотверженность. Давайте же поскорее начнем. – Торжественно произнес он.
Достав три шприца, первую партию инъекций, он ввел препарат коллегам, а затем попросил Марка об ответной услуге.
Поначалу не изменилось ничего. В месте от укола появился легкий зуд, но на это не стоило обращать внимания. Около десяти минут мужчины сидели молча, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем вдруг почувствовали, как по их телам медленно, но весьма ощутимо разливается свинцовая тяжесть. Голова, тем не менее, стала более ясной. А еще через несколько минут они были уже столь бодры, словно выпили по чашке горячего крепкого кофе, а не впрыснули первую дозу препарата. Чувство тяжести в теле, тем не менее, никуда не ушло.
Ученым разом захотелось проявить хоть какую-нибудь физическую активность. Они принялись мерить комнату неспешными шагами, но вскоре силой усадили себя в свои кресла. Тратить сейчас энергию на подобные пустяки было бы попросту глупо. Впереди их тела ждало суровое испытание, через которое они просто обязаны были пройти с гордо поднятыми головами.
Время шло. Ученые пробовали читать, но, вероятно из-за воздействия препарата, сосредоточиться на тексте никак не получалось. Отложив книги, Марк и Винфрид сели за игру шахматы, однако вскоре бросили и это занятие по той же причине. Тогда они завязали разговор, затянувшийся на несколько часов.
Никто и не думал, что первый день добровольного заточения окажется настолько тяжелым. Мужчины не привыкли сидеть без дела, а посему каждую минуту думать над тем, чем бы заняться в следующий момент, оказалось весьма непросто.
Наконец, наступил вечер. Менгеле устроился в кресле поудобнее и, с нескрываемым удовольствием провел ладонью по обложке дневника, а затем аккуратно открыл его. Окунув ручку в чернильницу, он сделал запись:
«Двенадцатое апреля. Первый день эксперимента прошел вполне приемлемо. Наши тела не начали отторгать препарат, и сам этот факт я считаю своего рода небольшим достижением. Никаких побочных эффектов пока выявлено не было. Несколько раз я измерял давление, температуру, реакцию на свет, а также наблюдал за изменением в пигментации кожи и активностью испытуемых, в число которых вхожу и я сам. Все показатели по-прежнему в пределах нормы.
Препарат был разработан мной таким образом, чтобы воспрепятствовать организму впадать в состояние даже микросна, в которое любой человек время от времени погружается при сильном переутомлении и активном недосыпании, иногда сам того не осознавая. Подобные фазы могут длиться всего несколько секунд, но, как я полагаю, в этом случае чистота эксперимента будет нарушена. Поэтому бодрствовать мы будем без таких перерывов в работе сознания.
Как бы то ни было, впереди у нас первая ночь, которую нам предстоит провести под воздействием препарата. Опыты на животных показали, что незначительные изменения в их поведении начинались примерно спустя сутки при отсутствии сна.