Несравненное право
Шрифт:
— Гиб, отойди пока, — попросил Рене, — но недалеко, ты можешь нам понадобиться.
Водяной Конь, недовольно фыркнув, отступил на два шага и замер, вбирая ноздрями северный ветер.
— Ночью будет дождь, — сообщил жаб, — Гиб это чует. И я, разумеется, тоже. С севера идет сильная гроза. Лучше отсюда уйти, мне не нравится это место…
— Значит, уйдем, — не стал спорить Рене, — вот поговорим с этим красавцем и уйдем, — и, наклонившись над пленником, быстро спросил: — Кто ты? Кто вас сюда послал?
— Я — Оггу, — с вызовом ответил бледный. — И я больше ничего не скажу, я не разговариваю с предателями, потомками предателей и прихвостнями чужаков!
— Сильно сказано, — Рене машинально откинул белую прядь со лба, — что ж, раз ты не хочешь говорить,
Жеребец, одним прыжком оказавшись перед лежавшим пленником, вскинулся на дыбы, огласив окрестности коротким злобным ржаньем, и замолотил передними ногами по воздуху. Затем конь опустился на четыре ноги и принялся рыть копытами землю, стараясь, чтобы комья летели в сторону бледного. Погарцевав подобным образом некоторое время, Гиб решительно повернулся к извивающемуся пленнику черным блестящим крупом, занес заднюю ногу и медленно, по волоску, начал ее опускать.
Эльфы и Рене Аррой не отрываясь следили за расправой. Когда огромное копыто коснулось сероватых волос ройгианца, тот не выдержал.
— Я скажу, — это был умоляющий, задыхающийся от ужаса шепот, ничем не напоминающий прежний, высокомерный тон, — уберите его, убейте меня, иначе… Я буду, буду говорить.
Гиб обернулся, скосив зеленый глаз на Рене, и тот готов был поклясться, что конь смеется. Адмирал кивнул головой, и прозрачное копыто плавно поднялось вверх, а затем резко опустилось вниз. Конь с силой топнул о землю в волоске от головы Оггу, который, судорожно разевая рот, пытался отползти от своего мучителя.
— Да, похоже, это старая вражда, — пробормотал Рене, ни к кому не обращаясь, — итак, что ты можешь нам рассказать? Куда вы шли?
Орка даже не успела испугаться, когда Роман ее потянул в реку. Зная твердость своего дорожного товарища, девушка настроилась на длительный спор с упреками, поджатыми губами, перемирием, заключенным за обеденным костром, и решительной вечерней атакой. Она надеялась, что Роман в конце концов сдастся, но чтоб так сразу… Ледяная вода обожгла не хуже огня, но больше ничего неприятного не случилось. Орка с восторгом и удивлением наблюдала, как река расступилась, словно разрезаемая гигантским ножом, и они медленно опустились на каменистое дно. Справа и слева от них возвышались абсолютно гладкие и блестящие водяные стены из полупрозрачного зеленоватого камня, от которых веяло холодом и сыростью. Криза и Роман быстро шли по старой орочьей тропе, ставшей ныне речным дном, а сзади смыкался со странным глухим ревом пропустивший их поток. Сердце орки от восторга и благоговейного ужаса трепыхалось, как пойманная ласточка, а в голове осталось место для одной-единственной мысли, что, не встреть она прошлой осенью Романа, она так бы и осталась девчонкой с дикой заимки, никогда не узнавшей, сколь велик и невероятен мир. Путь по дну, однако, оказался недолгим, Роман резко дернул девушку за руку, ледяная вода вновь обожгла их и отступила. Орка и эльф стояли внутри Ночной Обители. Сзади грохотала река, а перед глазами рвалась ввысь темно-серая сверкающая башня. Это было царство камня, похожего на вороненую сталь, и лишь над головой сверкало ясное синее небо, по которому ползло одинокое облако, похожее на толстую собаку.
Роман и Криза дважды обошли башню кругом, все то же — ни двери, ни окна, ни хотя бы щели или выбоины.
— Бесполезно, — вздохнул бард. — Если вход был, то он где-то внизу…
— Нет, — покачала головой орка. — Дверь не знать даже жрец-старейшина. Говорить, сюда ходить лишь дети Инта. Мы не могем, я — простая орка, а ты — враг. Нас не пускать.
— Может, ты и права, — Роман задумчиво тронул отливающий металлом камень и отдернул обожженную руку. Перстень Проклятого горел и переливался всеми оттенками от алого до черного, а на месте, которого коснулась рука барда, обозначилась дверь. Тяжелая, украшенная изображением волка, задравшего морду к полной луне. Скрипнули петли, и тяжелая створка медленно отошла внутрь. Орка и эльф чуточку помедлили, переглянулись и одновременно шагнули вперед.
Помещение, в котором они оказались, было просторным, сухим и пыльным. В свете луны, падавшем через отверстие в потолке, вырисовывалась одинокая сероватая колонна в самом центре. Если снаружи Обитель Ночи казалась высеченной из цельной гематитовой глыбы, то внутри ее камень стен более всего напоминал известняк меловых гор Западного Атэва. И все. Ни ужаса, ни восторга башня не внушала, разве что… Эльф невольно вздрогнул, осознав, что внутрь они вошли в разгаре дня, когда никакой луны на небе и близко не было. Более того, после зимних снегопадов и весенних ливней башня-колодец должна была заполниться водой. За века здесь должна была скопиться уйма грязи и ила, но на пыльном полу не было ни капли, а стены излучали сухое тепло, словно в каменистой пустыне после беспощадного жаркого дня.
В глубине души Рамиэрль ожидал чего угодно: живых скелетов, невиданных чудищ, хитроумных ловушек, но не этой жаркой пустоты. Мгновенный взгляд на дверь, и новое потрясение — вход исчез, вместо него серела древняя неопрятная кладка. Время как бы замерло, а стук двух сердец казался нестерпимо громким. Роман и Криза не вдруг сообразили, что это башня начала пульсировать в такт человеческим сердцам. Эльф заметил отчаянный взгляд орки, устремленный на его руку, и обомлел. Камень кольца тоже пульсировал, попадая в такт биению башни, волны света захлестывали древнее сооружение.
Роман по наитию поднес подарок Проклятого к срединному столбу. Камень вошел в камень, словно в масло, и сразу же внутренность башни немыслимо изменилась. Призрачный свет по-прежнему дрожал на древних стенах, но вместо невзрачного серого столба возникла прозрачная колонна, отливавшая той чистой, холодной синевой, которой поражает небо на исходе дня в месяце Волка, той же синевой, что плескалась в глазах Астена и самого Рамиэрля. Затем сверкающую поверхность прорезала тонкая трещина, и колонна раскрылась, как раскрываются созревшие каштаны. Роман, как-то сразу позабыв о прижавшейся к стене Кризе, шагнул внутрь прозрачного столба и оказался… на заснеженной вершине.
Холода он не чувствовал, но вокруг, несомненно, лютовала самая прекрасная из всех виденных эльфом зим. Ночная Обитель, Последние горы, Тарра — все куда-то исчезло. Он был в ином мире, сверкающем и холодном.
Небо над головой казалось лиловым, а на горизонте, над сверкающими ледяными вершинами горной грядой сиял зеленый луч — последний луч уходящего дня. Медленно поднималась луна — огромная, серебряная, девственно чистая, лишенная уродливых серых пятен, так портящих лик ночной красавицы в мире Романа. Вокруг ночного светила кружили причудливые созвездия, а внизу расстилалась слегка холмистая равнина, укутанная снегом, игравшим в лунном свете немыслимыми бликами. Со своей вершины эльф разглядел несколько играющих волчьих пар. Звери свечой взмывали вверх, мягко приземлялись в пушистые сугробы, огромными прыжками носились по снежным склонам, оставляя цепочки синих следов. Иногда волки задирали головы вверх, и ветер разносил по ущельям торжествующий вой.
Несмотря на усталость и все ужасы последнего года, бард невольно залюбовался волчьими плясками. Слух Романа, однако, был не хуже звериного — какими бы легкими ни были шаги за его спиной, он их услышал и резко обернулся, схватившись за оружие. Из-за острой заледеневшей скалы вышел воин. Был он высоким и стройным, закованным в странную броню, словно бы сотканную из ночной синевы. Развевающийся плащ казался то черным, то начинал отливать холодной зеленью горных ледников. Рука незнакомца лежала на загривке огромного белого волка, послушно трусившего рядом. Но самым удивительным было узкое лицо пришельца, обрамленное темными волосами. Строгие черты могли поразить совершенством даже эльфа, а в синих глазах застыла вечность. Незнакомец с волком остановился в двух шагах от Рамиэрля. Какое-то время оба молча рассматривали друг друга. Первым заговорил пришелец: