Несравненное право
Шрифт:
Проезжая по ставшим на удивление тихим и чистым улицам Мунта, обедая, переодеваясь для встречи с командирами переданных ему полков, отдавая им приказания и выслушивая здравицы в адрес Годоя и себя, вице-маршал Одуа лихорадочно размышлял, с каждой орой укрепляясь в мысли, что оказался в ловушке. Любой военный прежде всего стал бы обдумывать план кампании, но Марциал вырос среди политиков и прежде, чем задать вопрос «как», задал вопрос «зачем», и напрашивающийся ответ ему очень не понравился.
Гверганду брать было незачем. Запершиеся там арцийцы были совершенно безопасны и могли сидеть за Аденой сколько их душе угодно. Михай Годой показал себя умелым политиком, время работало на него. Отсутствие Феликса в Кантиске позволяло надеяться, что скорее рано, нежели поздно Церковь признает в Годое наследника Циалы Благословенной и коронует его, выторговав себе что-то вкусное. Рене Аррой даже вместе с армией Мальвани не располагал силами, достаточными, чтобы совладать с Михаем, причем солдаты Мальвани весной наверняка начнут дезертировать, а гвергандские торговые старшины тосковать по барышам. Эландцам же, лишенным таянского хлеба и железа, останется вернуться к своему старинному промыслу — морскому разбою.
Спору нет, купцам придется туго, но это заставит их шарахнуться под крылышко нового императора, обходя ставшие опасными морские пути ради охраняемых имперских трактов. Пройдет лет пять, и Эланду как державе конец. Так зачем городить огород и штурмовать прекрасно укрепленный город?
Марциал видел лишь два объяснения, и оба ему не нравились. Или Годой убирал из столицы тех, кто ему так или иначе мешал, сокращая их численность с помощью Рене Арроя, или же это был способ отвлечь всех от какой-то очередной каверзы, на которые тарскиец был великий мастак. Была у Марциала мыслишка, которую он не доверял даже собственной подушке, а именно, пользуясь неприязнью, которую вызывали у арцийцев горцы, а также собственной популярностью в войсках, подготовить почву для военного переворота, и… Бернар не был императором, он довольствовался лишь тем, что правил за своего безвольного тестя, намереваясь после его смерти править и за сына. Марциал Одуа в своих мечтах шел дальше. Однако про проклятого Годоя поговаривали, что тот читает чужие мысли. Было бы крайне неприятно, если б это было так.
Хотя в таком случае куда проще было бы подослать к нему убийцу. В последнее время больше дюжины арцийских аристократов, вопреки здравому смыслу так или иначе задиравших императора, неожиданно скончались. Синяки же разоблачили огромное количество святотатцев, занимающихся запрещенной волшбой. А поскольку Годой оказался настолько щедр, что три пятых имущества разоблаченных колдунов делилось между разоблачителями и стражами, одна пятая шла на помощь сиротам и вдовам, а еще одна отписывалась Церкви (которая, правда, пока эти дары не принимала, и они тщательно фиксировались и складывались в казначействе), то оказаться в дюзе мог практически каждый.
Нет, если бы Годой подозревал Марциала, он бы не дал ему армию, а тихо или громко с ним покончил. Скорее всего тарскиец намерен использовать вице-маршала как пешку в своей игре, пешку, которой сознательно жертвуют. Но тогда… Тогда единственным спасением для него является взять Гверганду до холодов!
Конечно, сделать это непросто, но раз другого выхода нет, он это сделает. Марциал прекрасно представлял, что ему предстоит. Мальвани и Феликс — сильные стратеги, и, безусловно, они не теряли времени даром. Что до Рене Арроя, то Проклятый его знает, каков он на земле, но о море придется забыть, на воде с эландцами не совладать, значит, придется нападать с суши. Легко сказать, нападать! Гверганда стояла в устье Адены на ее обеих берегах и была основательно укреплена и с моря и с суши. Именно потому, что от маринеров можно было ждать любых каверз, подступы к городу со стороны империи были укреплены в той же степени, как и с эландского берега, ведь эландцам ничего не стоило высадить десант на южном берегу. Стены города были крепкими и высокими, да и пушек там хватало. Взять Гверганду измором было невозможно опять же из-за доступности с моря, а воды в Адене хватит на пол-Арции, а даже если представить, что реку удастся каким-то образом отравить, в городской черте бьют по меньшей мере четыре источника. Нет, осада явно неуместна. Остается штурм.
Однако главное — не взятие Гверганды, хотя это заманчиво, особенно с учетом трех дней на разграбление, а прорыв в Эланд. Для этого нужно всего-навсего перейти Адену. Реку, по которой до порогов запросто поднимаются самые тяжелые корабли. Реку, у которой, Проклятый ее побери, эландский берег много выше арцийского, да еще на нем в излучине маячит холм, который Мальвани наверняка как следует укрепил. Лично он, Марциал, так бы и поступил. Не говоря уж о том, что участок, годящийся для переправы, не столь длинен: выше река теряется в горах, куда соваться даже летом дело почти безнадежное, а для обороны каких-то пяти вес от устья сил у эландцев хватит, тем паче что с высокого берега переправляющиеся будут как на ладони.
Марциал задумался. Что ж, отступать ему некуда, с ходу Гверганду не взять, остается одно. Выказать себя тупоголовым идиотом, пробивающим лбом стену. Для этого ему, конечно, придется положить изрядное количество народу (лучше всего этих горских образин, они только для этого и годятся). Пусть Мальвани и Аррой решат, что имеют дело с придурком, и ослабят бдительность. Или даже напьются, одержав «крупную» победу. Он же скрытно подготовит средства для переправы и, форсировав Адену у самых гор, выйдет в тыл береговым укреплениям, уничтожит их защитников и переправит основные силы, после чего, наплевав на оставшуюся в тылу Гверганду, форсированным маршем прорвется во Внутренний Эланд, оставив достаточно сильный гарнизон в захваченном форте на вершине холма, если только Мальвани его построил… Должен был построить. Времени вполне хватило, а выхода другого у командора нет!
— И ты им веришь?!
— Представьте себя, да, — отрезал Рене Аррой. — Майхуб — враг нам, но не Благодатным землям, и он умен, иначе его бы уже тысячу раз зарезали или отравили. Да и вообще вся воинская наука держится на том, чтобы поставить себя на место противника и просчитать, что он станет делать. Так вот, будь я на месте калифа, я бы поступил точно так же, как и он.
— Книга Книг, однако, советует опасаться суриан, [113] даже дары приносящих, — заметил доселе молчавший Максимилиан.
— Книга Книг молчит и о Белом Олене, и о том Морском Зле, про которое пишет Майхуб. Не думаю, что нам стоит слепо следовать ее советам, по крайней мере до тех пор, пока мы не победим.
Кардинал собрался было возмутиться, но потом махнул рукой и рассмеялся:
— Представляю, что сказал бы Трефилий и иже с ним, окажись они на моем месте.
113
Суриане — принятое у Церкви название атэвов, хотя на самом деле материк Сур населяет несколько народов, относящихся к разным расам и стоящих на разных ступенях развития.
— Но в том-то и дело, Ваше Высокопреосвященство, — откликнулся Старый Эрик, — что НА ВАШЕМ месте они не оказались бы никогда. Рене, будь добр, прочти нам еще раз письмо, а то я не мастак продираться через всю эту словесную патоку.
— Изволь. «Лев Юга приветствует Волка Севера и шлет ему пожелания всех благ и радостей, коими расцвечена земная юдоль.
Дошло до меня, что дей [114] Миджед, недостойный сын шакала и гиены, по недомыслию не утопленный при рождении, возмечтал о недоступном и недозволенном и что он, позабыв сказанное сынами мудрости, уподобился напившемуся в жаркий день из скверного источника и унесшему в себе Черную Болезнь. Мор не остановить, если не убить несущего заразу и всех, с кем он пил из одной чаши, ел из одного котла, спал под одной крышей, если не сжечь дом его и не изгнать соседей его. Ставший голосом Творца Баадук Блаженный и Мудрый сказал: «Когда идет Черная Болезнь, прекращайте войны ваши, и торговлю вашу, и любовь вашу, поступитесь и обидами, и барышами, ибо Черная Болезнь голодна, как стая гиен, равно готовых пожрать и льва, и быка, если те не забудут о проходящем и не оборотят клыки и рога против мерзких». Так сказал Великий и Справедливый. И я, недостойный целовать прах из-под копыт его коня, говорю — прекратим вражду нашу, пока не повержен обезумевший Миджед.
114
Дей — король (атэв.).