Несравненное право
Шрифт:
— Он какой? — нетерпеливо спросила Криза. — Он смелый? Умный?
— Смелый и умный, волчонок, — подтвердил Роман, непонятно почему чувствуя себя обделенным. Что ж, когда он устанет от своего бессмертия и ему некуда будет идти, он найдет приют и покой в Обители, будет следить за волчьими играми, охотиться на гигантских Ледовых тварей, а затем греться у костра в свете звезд… Но пока он от жизни не устал! Впереди схватка с врагом, слишком мерзким, чтобы даже помыслить об отступлении. Роман решительно тряхнул головой и засмеялся, поняв, что невольно перенял привычку Рене Арроя, — твоего красавца, моя дорогая, зовут Уррик. Может, ты с ним и встретишься. Жизнь — она ведь непредсказуемая. А сейчас очнись и идем!
Созданная Уанном река все еще рвалась наружу, только теперь ее исток был причудливо изукрашен ледяными наплывами, отливавшими всеми цветами радуги в свете взошедшей оранжевой луны. Роман и Криза спустились к воде, послушно расступившейся перед учеником Уанна. Уже вступив на скользкие блестящие камни, Роман бросил взгляд чуть вбок и не поверил собственным глазам. Лунные лучи, проникшие в холодную глубину, заиграли на эфесе до боли знакомой старенькой шпаги. Шпаги Уанна, и Рамиэрль понял, что не может оставить оружие друга здесь, в чужих горах. Он заберет шпагу с собой, это будет вечной памятью о маге-одиночке.
Ворота были намертво заперты. Сквозь кованую решетку с гербами виднелся двор, покрытый толстым слоем нетронутого снега. Снег превратил широкую пологую лестницу в белоснежный пандус, пышными валиками лежал на карнизах и подоконниках. Последний снегопад был позавчера, и не похоже, чтоб после этого кто-то подходил к особняку баронов Фло. Лупе вздохнула, понимая, что ей придется вновь тащиться через весь город, причем там ее может ждать еще один запертый дворец. Во Фронтере, разумеется, слышали, что в Мунте многое изменилось, но чтоб до такой степени…
Леопина вздохнула и повернула к Льюфере. В столице Арции она была один-единственный раз совсем девчонкой, но город с его дворцами, мостами и храмами запомнился на всю жизнь. Мунт был роскошен, шумен и небрежен, как подвыпивший нобиль. По булыжникам громыхали кареты, раздавались голоса продавцов цветов и горячих каштанов, из окон многочисленных харчевен пахло мясом, пряностями, вином. Тогда семья Лупе останавливалась у родственницы, вышедшей замуж за арцийского нобиля и до смешного гордившейся своей новой отчизной. Интересно, где сейчас милая Санчия, неужели придется ее разыскивать?! Если никого из друзей Луи нет в городе, остается только она, жившая где-то у Мраморного моста.
Лупе поежилась — вроде и не холодно, но даже шубка из золотистой фронтерской лисы не спасает от пронизывающей сырости, к тому же она очень устала и хотела есть, а продавцы каштанов и пирожков, как на грех, куда-то задевались. Женщина вздохнула и торопливо зашагала к дворцу графов ре Батар, за которых Луи ручался как за самого себя.
Шпиль, увенчанный крылатым змеем Батаров, был виден издалека, но геральдическая рептилия оказалась единственной обитательницей роскошного палаццо. Лупе в пятый раз уткнулась в запертую решетку, даже привратницкая, и та выглядела необитаемой. Женщина тяжело вздохнула. Итак, нужно решать — возвращаться или на свой страх и риск попытаться что-то разведать… Сдаваться не хотелось, но она обещала этому арцийскому мальчику, что ничего не станет предпринимать, только передаст письма его вельможным друзьям. А друзей не оказалось дома. Всех.
— У красавицы все в порядке? Она здорова? — Густой мужской голос заставил Лупе вздрогнуть. К ней участливо склонился высокий худощавый мужчина, держащий на плече измазанный красками ящичек.
— Спасибо, все в порядке, — тихо ответила Лупе, намереваясь уйти, но от человека с красками оказалось не так-то легко избавиться.
— Я давно наблюдаю за красавицей, — продолжал тот, обезоруживающе улыбаясь, — белый снег, черные ворота, рыжий мех, так и тянет нарисовать.
— Дан художник?
— О нет! — художники рисуют нобилей, а я — мазила. Рисую вывески, ну, может, иногда трактирщика с трактирщицей, во дворцы меня не пускают, да и ладно. Ничего хорошего там, особливо теперь, нету. Орлы разлетелись, одно воронье осталось, [118] благо падали хватает. А красавица в гости к кому-то приехала. С севера, я вижу?
— С севера, — подтвердила Лупе, отчаявшись отделаться от мазилы, словоохотливость которого объяснял едва уловимый винный запах, — хотела на кухню наняться. Я готовлю хорошо, у меня письма есть…
118
Орел и Ворон — герб Мунта. Щит разделен на две половины. На черном — золотой орел, на золотом — ворон.
Письма у нее действительно были. Одно, якобы от хозяйки поместья на границе Арции и Фронтеры, лежало в поясе вместе с тремя аурами и двумя десятками аргов, [119] другие, с печатью Луи Арцийского, были хитрым образом зашиты в корсаже. Что ж, сказка, которую они придумали для приворотных стражников, сгодилась и для любопытного художника.
— А что, у вас вовсе худо стало? — посочувствовал тот. — Оно и понятно, чтоб умаслить юг, выжимают север. Я слыхал, война у вас там?
119
Арг — разменная серебряная монета, имеющая хождение в Арции и Таяне.
— Нет, — входя в роль, покачала головой Леопина, — война к северу, во Фронтере, — там, говорят, все с ума посходили, а у нас тихо пока…
— Да уж, — зло махнул головой новый знакомец, — арцийцы молодцы, пока половине голову не свернут, другая и не почешется, — и резко сменил тему: — Что ж это я красавицу на улице морожу? Тут недалеко таверна есть, «Счастливая Свинья», я там как раз малюю, может, даненка со мной пойдет, согреемся, поговорим, подумаем. Вдруг хозяину не только вывеска, но и куховарка нужна? Или даненка только у графа работать хочет?
— Дан смеется, — Лупе уже увереннее играла свою роль, — мне сейчас хоть какое местечко найти.
— Значит, решили, — просиял художник, — меня зовут Жюльен. А красавицу?
— Дан мне льстит… Я даже в девушках красавицей не слыла. А зовут меня Халина, Халина Имстер…
— Красивое имя, и данна ничего себе, только маленькая очень, хоть в карман сажай, — длинный художник весело заржал, и Лупе показалось, что она знает его тысячу лет. Надо же, а ведь сначала он ей не понравился, наверное, потому, что она устала и замерзла. К счастью, «Счастливая Свинья» оказалась рядом. Это была очень уютная харчевня, скорее всего обязанная своим именем владельцу. Господин Жан-Аугуст был розов, толст и белобрыс, но его маленькие глазки светились умом и неподдельным добродушием. Приветливо кивнув художнику, хозяин без лишних слов кивнул на угловой стол.