Несравненное право
Шрифт:
Граф спешился, бросив поводья подбежавшему Марко, и неторопливо пошел за переваливающимся Тиберием. Тот прошествовал через строй клириков с напряженными лицами к сооружению на колесах, которое Шандер заметил еще с холма. Это действительно была клетка, водруженная на большой соляной воз, более того, Шани ее узнал по особым образом изогнутым прутьям. Когда-то в прежние времена она стояла в замковом зверинце. Теперь же в ней находились два живых человека и одна голова.
Как Шандер ни владел собой, но, столкнувшись с остекленевшим тяжелым взглядом Михая Годоя, он побледнел. Сколько раз, прикованный к постели, он представлял себе встречу с магом-регентом, сколько раз во сне и в мечтах всаживал ему в горло клинок и вот теперь встретился с ним на пыльной дороге. Страшный Михай, таинственный Михай, непобедимый Михай был мертв и являлся всего лишь разменной монетой, за которую его жалкий сообщник хотел купить себе прощение и, возможно, даже награду…
Наверное, потому, что взгляд Годоя слишком долго преследовал Шани по ночам, граф видел только голову своего мучителя, и Тиберий, явно озадаченный и недовольный затянувшимся молчанием, вмешался:
— Человек, возомнивший себя равным Творцу нашему и поднявший руку на святую Церковь и властителей земных, мертв, но его ближайшие приспешники предстанут перед судом духовным и светским. Вот они — блудница и злокозненный язычник, упорствующие в своих многомерзких грехах!
Шандер с трудом оторвал взгляд от мертвой головы и попал из огня да в полымя, столкнувшись с тяжелым, нехорошим взглядом гоблина. Шандер окаменел, словно Годой снова наложил на него свои чары. Пленник медленно отвел глаза, даже не попытавшись заговорить. Ни гневных обличений, ни просьб о пощаде не было. Воины умирают молча. Уррик дал клятву хранить тайну, и он ее хранил. Шандер такой клятвы не давал. Выхватив из кучи отобранного оружия алебарду, граф с силой рубанул по замку, даже не подумав спросить о ключе. Лезвие со звоном отскочило. Шани ударил еще и еще, вкладывая в эти удары всю свою прежнюю и нынешнюю боль и ярость. Гоблин с каменным лицом следил за руками Шандера, но женщина, лежащая ничком на дне клетки, даже не обернулась на шум.
Тиберий пытался что-то бормотать, Шандер в ответ удостоил его лишь одним взглядом, но таким, что расстрига то ли пискнул, то ли хрюкнул и постарался спрятаться за спинами своих подручных, однако «Серебряные» решительно вытолкнули его назад. Замок наконец подался, и Шандер рывком распахнул дверцу.
— Выходите!
Пленник не пошевелился.
— Выходите! — повторил Шандер.
— Ты забываешься, граф, — завизжал Тиберий. — Это — преступники и еретики…
— Кто бы они ни были, — отрезал Шандер, — они не звери, чтоб возить их в клетках. А вот ты, — лицо Шандера скривилось от отвращения, словно он наступил босой ногой на что-то мерзкое, — ты жрал из рук Михая, принял от него фальшивый сан, благословил на войну… Пока он ходил в победителях, он для тебя еретиком не был. Ты двойной предатель и, если это будет выгодно, будешь предавать и дальше. Неужели ты думаешь, что Архипастырь или Рене после всего примут тебя с распростертыми объятиями?!
— Как бы то ни было, именно я победил еретика и схватил его приспешников! И мои заслуги будут оценены по достоинству. — Тиберий еще что-то говорил, но Шандер его не слышал, так как в растрепанной, прятавшей лицо женщине, с трудом вылезавшей из клетки, он узнал Ланку. Ланку, которую он пытался спасти перед тем, как угодить в плен! Ланку, которую он когда-то учил скакать верхом и держать шпагу. Сестру его друга и сюзерена и… жену Михая Годоя!
— …сообщница богомерзкого еретика, чьи руки по локоть в крови невинных жертв, — бубнил Тиберий. Воины затаили дыханье. Ланка молчала, опустив голову, и только безуспешно пыталась стянуть на груди разодранное платье, а Уррик как мог прикрывал ее от посторонних взглядов.
— …за преступления перед Церковью Единой и Единственной, запрещенное ведовство и непотребную связь, — зудел Тиберий. Шандер отвел глаза от Иланы и поднял их к небу. Оно было огромным, чистым и равнодушным. Ему явно не было дела до того, что творится на грешной земле.
— …как ведьму! — конечный взвизг лжекардинала вернул Шандера к действительности. Никогда и никто, включая Михая Годоя, не вызывал у графа Гардани такого отвращения. Но Тиберий был прав. Вдова Михая и командир гоблинской стражи были ценной добычей, а взятие Высокого Замка и уничтожение владеющего магией Годоя — заслугой, за которую можно простить многое. Но Шандеру Гардани отчего-то не хотелось благодарить толстого клирика. Напротив!
Молчание затянулось. Нужно было что-то делать. Собственно говоря, все казалось очевидным. Пленных вместе с Тиберием, которому следовало выразить благодарность — как же, политика, Проклятый бы ее побрал! — надо было отправить в Кантиску в сопровождении сотни-другой «Серебряных», ему же надлежало мчаться в Гелань и принимать дела, но душа графа к столь очевидному решению не лежала.
Шандер был воином, а не интриганом, и победа, одержанная при помощи подонка и предателя, его не только оскорбляла, но казалась чем-то неправильным и опасным. Тем не менее в одном Шандер был уверен — к женщине, в каком бы преступлении она ни обвинялась, нельзя относиться по-скотски. Может, не расскажи ему в свое время Рене о судилище в Белом Мосту, затеянном синяками, он бы и повел себя иначе, хотя вряд ли… Граф Гардани был воспитан в убеждении, что врага следует убить, но не издеваться, и что глумление над тем, кто не может себя защитить, унижает не слабого, а сильного. Это все и решило.
— Бласко! — Молодой додекан появился немедленно. — Командуйте привал. Вон там, на лугу у озера. Выше Высочество, — он решительно поклонился Ланке, — я сожалею, что вынужден задерживать вас, вашу судьбу будут решать другие, но я выражаю свое сожаление о том, что с вами так обращались. Вы немедленно получите все необходимое. Ваш телохранитель может оставаться с вами и далее, впрочем, это как вам будет угодно! Да, Коста?
Темнобровый «Серебряный» что-то прошептал графу на ухо, и тот стремительно пошел за ним, велев Бласко приглядывать за Тиберием и его людьми.
Вернулся он быстро и совсем в другом настроении — мир вновь стал с головы на ноги и делился на порядочных людей и подлецов, с которыми можно было не церемониться.
— Где тут Гонза Когуть, клирик, известный под именем Евлалия, и братья Цокаи?
Двое названных, зябко поводя плечами, вышли вперед, третий попробовал затеряться в кучке черно-зеленых, но был ими вытолкнут. Люди Тиберия явно не относились к тем, кто будет закрывать собой товарища.
— Признаете ли вы, — Шандер говорил тоном, не допускающим возражений, — что доносили на недовольных Михаем Годоем, получая за это вознаграждение, а Евлалий к тому же нарушал тайну исповеди?
Трое молчали, причем физиономия Гонзы стала багрово-красной, а клирик и Курай смертельно побледнели.
— Что вы можете сказать в свое оправдание? Ничего? Повесить их. Немедленно.
Если «Серебряные» и удивились, то виду не показали. Трое были немедленно схвачены, и начались те жуткие приготовления, без которых не обходится ни одна война.
Обезумевший Имре Цокаи тщетно пытался вырваться из схвативших его сильных рук, а Гонза и Евлалий громко завопили, и из их воплей явствовало, что творили они все по приказу и с благословения Тиберия и прочих, что в доносах и прочих непотребствах виновны не только и не столько они… Имена сыпались, как горох. Выходило, что почти все шедшие с обозом, кроме, пожалуй, рядовых стражников, доносили, пытали, грабили, участвовали в казнях. Все что-то получили из рук Годоя и Тиберия или же присвоили сами… Они жили в домах погубленных ими людей, ходили в их драгоценностях, насиловали их жен и дочерей. Они доносили друг на друга и выхвалялись друг перед другом, проталкиваясь поближе к трону Годоя, и они же решили откупиться головой вчерашнего повелителя… Евлалий и Гонза не собирались умирать в одиночку и бросались все новыми и новыми подробностями, от которых лицо Тиберия позеленело, а клирик грохнулся на пыльную дорогу.
— Хватит! — поднял руку Шандер Гардани. — Что ж, не в моей власти судить тех, кто отмечен Церковью. Это дело Архипастыря и конклава. Зря я сломал клетку, похоже, это единственное место, достойное такой твари, — и граф брезгливо отодвинулся от туши лжекардинала. — Значит, так, ребята. Клириков придется гнать в Кантиску, другого выхода у нас нет. Но эти, — он обвел взглядом остальных пленных, — ответят здесь и сейчас. Церковь велит прощать своим врагам, но я не намерен прощать тех, на чьей совести сотни чужих жизней.