Несравненное право
Шрифт:
Оказалось, что он ломился в открытые ворота. Едва смолкла надрывно звучащая в сознании Лебединого короля неслышимая миру струна, одна из темных фигур шевельнулась, поднимая голову. На эльфов смотрели огромные скорбные глаза, в которых плескались тысячелетия.
— Ты пришел, арр. Я рад!
— Рад?!
— Да. Ты на стороне Тарры, и этим все сказано.
— Что тут было?
— Бой. Не первый и не последний. Мы не пропустили Ройгу, и мы не пропустим его еще и еще, но это все, что мы можем. Мы прикованы к Горде, а Тарра в опасности…. Помоги ей, арр. Иди в Явеллу. Останови их. Они боятся пополнять Чашу здесь и будут черпать там, где нет Стражей… У нас еще есть силы. Но они быстро тают. Чаша Ройгу наполняется слишком быстро, а мы имеем лишь
— Мы пойдем в Явеллу, Древнейший, и исполним свой долг. Клянусь кровью Звезд, текущей в моих жилах, — прости нам и прощай!
— Прости и ты, арр!
Сезар Мальвани больше не спешил. Он и его люди и так свершили невозможное, за двенадцать дней проделав путь от Гверганды до окрестностей городка Фагоры, где их настигли вести о Лагской катастрофе. То, что произошла именно катастрофа, командор понял, едва на обсаженной вековыми каштанами дороге показалось несколько всадников на заморенных конях, одетых в изодранные и перепачканные мундиры императорской гвардии. Пальцы командующего Северной армией с силой сжали хлыст, но красивое лицо, из-за которого в юные годы полководец немало претерпел от любвеобильного батюшки Бернара и Марциала, осталось спокойным. Мальвани, давно усвоивший нехитрую истину, что лицо и голос полководцу даются для того, чтобы скрывать дурные известия и еще более дурные предчувствия, бесстрастно выслушал сбивчивый рассказ молодого офицера с опаленными бровями, задал несколько уточняющих вопросов и велел аюданту позаботиться и об этих людях, и о других, которые вскоре появятся. Затем командор приказал разбить лагерь у переправы через неширокую речку с заболоченными берегами, покрытыми сочной травой, среди которой желтели цветы ядовитого курослепа.
Войско быстро и деловито приступило к бивуачным хлопотам, однако новость о поражении разнеслась со скоростью степного пожара. Ставя палатки, расседлывая лошадей, выставляя дозоры, люди думали и говорили об одном и том же, поглядывая в сторону невысокого пригорка у дороги, на котором вырисовывался четкий силуэт всадника в шляпе с пышным плюмажем.
Стройный юноша в сером с алым мундире (старший сын командующего, взятый за излишнее молодечество из полка «Серых голубей» в штабной отряд и страшно этим тяготившийся) не выдержал и подъехал к маршалу с твердым намерением потребовать объяснений, но, как это часто бывало, в последний момент заробел.
Какое-то время оба — и сын, и отец — молчали. Наконец Мальвани, не поворачивая головы, окликнул:
— Анрио?
— Да, — отозвался сын и дрогнувшим от волнения голосом добавил: — Монсигнор.
— Ты, разумеется, все уже знаешь. Как думаешь, что мы будем делать дальше?
— Догоним узурпатора и дадим ему бой!
— Нет, — покачал головой Сезар, — нас двадцать пять тысяч, их много больше. Если чертов тарскиец разбирается в стратегии — а он разбирается, Проклятый его побери! — он встал на тех же высотах, на которых стоял Ландей. И ждет нас, чтобы расколотить.
— Но…
— Никаких «но»! Мне не больше твоего хочется отступать, но мы должны спасти армию, это, похоже, все, что осталось у Арции.
— Отступить? Теперь?! Отец! Это невозможно!
— Корнет Мальвани! Вы забываетесь!
— Прошу прощения, монсигнор!
— Так-то лучше. Мы останемся здесь день или два. За это время сюда сойдутся все, кто уцелел и у кого хватило ума пойти нам навстречу. Годой будет торчать на Лагском поле, и пусть его торчит, хоть травой порастет. Мы же вернемся в Гверганду и подготовим ее к обороне.
— Но враг у стен Мунта.
— Мунт потерян в любом случае, — отрезал Сезар, — но война пока не проиграна. Она будет проиграна с потерей армии и гибелью всех, кто может поставить этого выскочку на место. Нужно быстрее собрать силы и, чего греха таить, вступить в союз с Арроем.
— Фи, этот пират…
— Этот пират, сын мой, в отличие от Базилека истинный Волинг и не трус. А потом, у нас нет выбора. Или ты предпочитаешь сдаться на милость Годоя? Он будет рад.
— Нет!
— И я не хочу. И дело даже не в том, что это позор для арцийского офицера. То, что я слышал про этого тарскийца… Ну да об этом не сейчас. А теперь иди, я хочу побыть один. Мне нужно попрощаться с Франсуа…
— Я не понимаю, отец!
— И хвала Творцу, что не понимаешь…
Мы с Шани сидели на смотровой площадке Герцогского Замка — самого высокого здания Идаконы, если исключить Башню Альбатроса и Грозовой Маяк, но туда посторонних не пускали.
После того как Гардани не выдал меня Рене, я доверилась графу почти во всем (о моей любви к эландскому герцогу незачем было знать даже Шани) и была вознаграждена — у меня появился друг, при котором можно было не опускать глаз и не делать из себя комолую корову. На всякий случай я рассказала все, что со мной приключилось в последние десять месяцев, но с условием — Рене узнает правду, только если от этого будет зависеть что-то очень важное. Шани обещал, и я не могла ему не верить. Ему вообще нельзя было не доверять, чести этого человека с успехом хватило бы на армию рыцарей, собирающихся в Святой поход. Еще одним человеком, при котором я могла оставаться сама собой, стала Белка, которой отец сказал, что его вылечила именно я, после чего девчонка занесла меня в список своих лучших друзей. К счастью, она была слишком поглощена своими военными штудиями и кипящими вокруг событиями, чтобы задумываться о том, отчего переменилась Герика, которую она раньше презирала. Белке было не до размышлений, вот и сейчас этот бесенок унесся встречать корабль с оружием, а мы остались на площадке замковой башни, нависающей над притихшим, ласковым морем.
Шани, прикрыв глаза, дремал, подставив лицо солнцу. Я от нечего делать наблюдала за солнечными зайчиками, прыгавшими по древним камням. И тут-то моя кровь преподнесла мне очередной сюрприз. Когда я поняла, что за мерзость мучила Шандера, я словно бы обрела новое зрение, позволяющее видеть сущности, недоступные человеческому глазу. Впрочем, те же кошки видят их совершенно спокойно, так что это вряд ли можно было считать магией, скорее древней-древней памятью крови, памятью о тех временах, когда люди меньше думали, но больше замечали.
Если финусы были отвратительны и голодны, то эти были прелестны и всем довольны. Больше всего они походили на солнечных зайчиков, но их прихотливая пляска не зависела от игры солнечных лучей с молодыми березовыми листьями. Легкие, светящиеся, словно бы сотканные из света и тени существа резвились на светло-серых нагретых камнях. Я словно бы ощутила переполняющую их радость бытия, любопытство, присущее зверенышам, и… силу. Они вовсе не были беспомощными, эти солнечные котята. Если бы им подвернулась добыча, они бы с восторгом начали охоту. А пока их вполне устраивали прихотливые прыжки среди пляшущих теней. Но мой взгляд они все же почувствовали. Игра прекратилась, и полтора десятка странных созданий замерли, присматриваясь (или что у них там было предназначено для подобных случаев) к моей скромной персоне.
Это было прелестное и совершенно невозможное зрелище: среди постоянно сменяющих друг друга солнечных зайчиков несколько светлых и темных пятен, словно бы приклеившихся к одном месту. Я тоже замерла, боясь спугнуть проказников. Наконец один, не самый крупный, но самый отважный, двинулся вперед, а за ним еще двое. Остальные выжидали. Я затаила дыхание. Живой лучик весело и целеустремленно бежал ко мне. Я видела его, хотя на залитой солнцем площадке это было не легче, чем следить за черным котенком в темной комнате, если бы тот вздумал пошутить и прикрыть глаза. Следом двинулись котята-тени, два темных бесплотных пятнышка жизнерадостно бежали ко мне вместе с приятелями.